В одном из интервью Валентин Фалин сказал, что у президента Буша на переговорах с Горбачевым по поводу объединения Германии была резервная позиция «невхождения объединенной Германии в НАТО».

В Москве даже не вспомнили такие основополагающие дипломатические документы, особенное важные в это время, как четырехсторонний статус Берлина. Как указано в дневнике советника-посланника посольства СССР в ГДР Игоря Максимычева, «только несколько человек в советских “верхах” вообще понимали, что такое — четырехсторонний статус Берлина и как можно его использовать для обеспечения интересов СССР. Ни Горбачев, ни Шеварднадзе к их числу не относились».

Что же это за политики, которые ничего не знают? И как относиться к словам Горбачева, высказанным советскому послу в Берлине В.И. Кочемасову 6 ноября 1998 года: «Советский народ нам не простит, если мы потеряем ГДР».

Как писал по этому поводу Ханс Модров, последний председатель правительства ГДР, «ни интересы СССР, ни интересы его былого союзника ГДР не были всерьез учтены. Из формулы 4+2 Геншер и Шеварднадзе сделали 2+4. Внешние условия объединения, относительно которых Горбачев неделю назад утверждал, что они являются делом четырех держав, были также отданы в руки ФРГ. А уж она сумела распорядиться ими».

Одним из самых принципиальных дипломатов, не боявшихся возражать руководству, был В.М. Фалин (к тому времени председатель Комитета по внешней политике Верховного Совета СССР, заведующий Международным отделом ЦК КПСС), до последнего настаивавший на неприемлемости участия объединенной Германии в НАТО[1].

Позиция Громыко в отношении Германии была выражена им предельно ясно: «Логическая модель европейских дел, которую я исповедую, не приемлет единой Германии, которая была бы членом военного блока, тем более направленного против нас. ГДР всегда испытывала сильное давление со стороны Запада, реваншистских и националистических сил. Ну и что? Мы и миллионы немцев, кто за социализм, должны поднять вверх руки? Пока я министр, этого не будет. Я слишком хорошо знаю западную политическую кухню, чтобы не понимать, к чему может привести форсированное объединение Германии. В первую очередь к сильному ослаблению Советского Союза! Должен тебе сказать, что Бонн об этом уже и не мечтает. Мы слишком сильны».

Он неоднократно возвращался к германской теме и, уже выйдя на пенсию, незадолго до смерти, говорил сыну: «Точкой опоры советского влияния в Европе является западная группировка войск в ГДР. Она гарантирует равновесие и мир в Европе. Из этого вытекает и значение ГДР как щита против силового давления НАТО. Альтернативой может быть роспуск обеих военных группировок — Варшавского договора и НАТО. Но Запад никогда на это не пойдет, он руководствуется своими интересами. Андропов это понимал, Устинов тоже, а вот Горбачев — нет. Плохо относится к Хонеккеру, видит в нем противника перестройки. Уходить из центра Европы нельзя, это была бы ошибка стратегического характера, это наш передовой рубеж обороны, его надо укреплять, а не оставлять. Все мои действия исходили из этого».

Он считал, что кризис в Восточной Европе «идет от Горбачева» и что для натовцев остается загадкой непонимание «Горбачевым и его друзьями из Политбюро», как «используется силовое давление для защиты своих государственных интересов». «Мир — это благо, но не любой ценой и тем более за счет собственного народа. Если гордишься своим пацифизмом, не садись в кресло руководителя великой державы. Гордись у себя дома, во дворе, в области, но не вреди своему государству» *.

Может показаться, что в этих словах вырвалась наружу «ястребиная» сущность Андрея Андреевича. Более того, он утверждал, что в «кризисных ситуациях дозированное применение силы оправданно».

Однако он не был ни «ястребом», ни милитаристом. Более того, вся история мировой дипломатии, которую он прекрасно знал и уже к тому времени сам становился историей, говорила, что дипломатия без государственной мощи равна цене чернил, которыми пишутся договоры.

В апреле 1989 года уже вышедший на пенсию Громыко дал большое интервью западногерманскому журналу «Шпигель» (№ 17, 1989), сказав, в частности: «Поезд единого немецкого государства ушел. Я готов повторить это тысячу раз». А дальше было вот что. «Сразу после этого люди из команды Горбачева, которые, очевидно, подслушали интервью, посоветовали редакции “Шпигеля” не терять интереса к этому вопросу.

В июле на Европейском совете в Страсбурге Горбачев отказался от так называемой доктрины Брежнева, в которой провозглашалось право на вмешательство во внутренние дела братских стран». Впоследствии словесные обещания западных политиков, данные Горбачеву, были дезавуированы, в НАТО были приняты все бывшие члены Варшавского договора. Кроме того, СССР, как того требовали Соединенные Штаты, прекратил поддерживать своих союзников в Латинской Америке, Афганистане. «Брест-2» завершился.

Какую же цену заплатил Запад за ликвидацию своего геополитического противника? Егор Гайдар по этому поводу с удивлением заметил: «Кредиты и гранты ФРГ за согласие на объединение Германии, итальянские связанные кредиты, американские зерновые кредиты — это, если вспомнить о цене вопроса, немного».

Крайне важное свидетельство принадлежит Леониду Кравченко, который, будучи генеральным директором ТАСС и народным депутатом СССР, вместе с заведующим 2-м Европейским отделом МИД А. Бондаренко летом 1990 года в Брюсселе вел переговоры по поводу воссоединения Германий. Кравченко пишет, что заместитель Государственного секретаря Болл «оказывал постоянное давление на нашу делегацию», предупреждая, что если «до начала весны не примете решение, может последовать “холодная война”». Почему возник этот срок— до начала весны 1991 года? Кравченко объясняет: «У нас были другие планы. В конце весны в ФРГ должны были состояться парламентские выборы, где, безусловно, все шансы на победу имели социал-демократы. Именно с ними нам и хотелось завершить такие переговоры. Ибо вслед за подписанием соответствующих документов нам предстояло вывести свои войска, оставить все, что было построено нами для обустройства наших войск. Но требовались компенсации, причем в огромных размерах. Они исчислялись десятками миллиардов марок. Ведь предстояло оставить не только поселки, школы, детские сады, магазины, дороги, полигоны и т. д. Суммарно получалось не менее 30 млрд. западногерманских марок».

Однако через несколько недель во время встречи Горбачева с Колем на Северном Кавказе все спешно было решено. Позднее побывавший в Москве Эгон Бар «не переставал удивляться нашим поспешным решениям», так как социал-демократы в случае воссоединения Германий гарантировали Советскому Союзу компенсации за оставленное имущество плюс финансирование нового расквартирования выводимых войск. «“Зачем вы так поторопились, не дождавшись выборов и нашей победы? — корил нас Э. Бар. — Теперь выиграют наверняка христианские демократы, а они вам даже положенную сумму не выплатят”. Так оно и вышло. Даже хуже вышло».