– Ну, а это?

И ткнула пальцем в какое-то хилое пятнышко. Я протер глаза. Черт его знает: не то зеленоватый, не то светло-коричневый.

– Ну, ну, – сказала она. – Это какой?

И снова палец ее замер на квадратике между двумя основными цветами.

Я молчал.

– Да-а, – протянула врач. – Как ни жаль, а документы придется вернуть. Нельзя вам учиться в нашем институте.

– Из-за таких пустяков? – спросил я как можно спокойнее.

– Хороши пустяки! На реке, товарищ, обстановка. Белые бакены. Красные бакены.

– Но ведь я же на гидрофак поступаю, – попытался я схватиться за последнюю ниточку.

– Неважно, – строго сказала она. – А если случится война? И вам поручат вести земснаряд? Что?

– Ничего. – Я еще заставил себя усмехнуться. – Война все спишет. Куда за документами?..

– А я, братцы, билеты в цирк купил, – сказал Алексеич. – На четверых…

– А он взял и умер, – сказал Женька. – Что ты его хоронишь?

– Я не хороню. Обидно просто. Там один при мне через двое очков смотрел – и ничего, пропустили.

– Конкурс, – сказал Женька. – У него дальтонизм. У тебя могли заворот кишок обнаружить. И привет.

Алексеич пропустил «заворот» мимо ушей. Он соображал вслух:

– Надо ему к декану пойти. Рассказать все: так, мол, и так. Говорят, декан у гидротехников справедливый. Я его видел. Лысый такой, здоровенный. На Стеньку Разина похож…

Странное у меня состояние. Вот сидят ребята, разговаривают обо мне в третьем лице. Еще не чужими, но уже далекими-далекими кажутся. Даже расположились на скамейке отдельно. А я – ломоть отрезанный. Торчу в стороне на заборчике. И так мне тоскливо. Оттого, что остался вдруг один. Оттого, что Полинка сидит не рядом, а напротив, между парнями, и смотрит на меня как на приговоренного. А больше всего оттого, что снова надо мне что-то решать. И еще, как назло, гидротехнический факультет кажется теперь самым лучшим на свете.

– Не пойду я к Стеньке Разину. И в цирк – тоже. А вы идите. Чего вам из-за меня сохнуть? Идите. Загоните лишний билет – купите даме мороженого…

Я чувствую, что меня разносит. Сейчас наговорю им обидного, а они не виноваты. Вон Полинка уже надула губы, а у Женьки удивленно светлеют глаза. Чтобы замять неловкость, я начинаю валять дурака.

– Пойду я лучше к физкультурнику. Прицеплю значок, мускулатуру продемонстрирую. Пусть вытягивает будущего чемпиона. Может, мне к нему для убедительности на руках войти, а? Вот так? – И я жму стойку прямо на земле.

А через несколько часов я впервые поссорился с Полинкой. Они, конечно, ушли в цирк. А я, понятно, ни у какого физкультурника не был. Проболтался по городу и вернулся в общежитие к вечеру. Ребят в комнате не было. Я постучал к Полинке.

Дверь открыла какая-то бледность в кудряшках и кокетливо сказала:

– А ее нет.

«Ладно, – зло подумал я. – Ладно. Черт с вами…» И снова ушел на улицу. Просто невозможно было сидеть одному в пустой комнате.

Я брел вдоль институтского скверика в самом раскиселенном состоянии и мечтал: вот сейчас неслышно подойдет Полинка, тронет за руку, так, как только умеет она одна, и скажет: «Ну куда ты пропал, Митька? Я тебя везде обыскалась». И тогда я осторожно уберу с ее лба эту бесконечно милую прядь и буду смотреть, как медленно она опадает обратно. А Полинка, забавно выпятив нижнюю губу, дунет на волосы, чтобы они не закрывали левый глаз.

А потом мы будем сидеть на скамейке, близко, плечом к плечу, и молчать. Потому что совсем не надо сейчас говорить и давать мне какие-то советы…

Так, без остановки, я и примечтал в дурацкую историю…

Это была типичная сцена. Здоровый подвыпивший парень, расставив руки, загородил дорогу девчонке. Девчонка сначала пятилась от него, пока не коснулась спиной штакетника. Тогда она решила, видимо, прорваться.

– Пустите! Да пустите же! – отчаянно колотила она его книжкой по рукам.

А что такому бугаю эти удары?

– Вот это ко-о-осы! – дурашливо тянул он и не опускал рук.

Косы действительно были редкостные. Темно-русые, толщиной каждая в руку, они, казалось, даже голову девчонки оттягивали назад.

– Эй, друг, – тронул я за плечо парня. – Ну чего ты к ней привязался?

Он повернулся и, как-то дико всхлипнув, изо всей силы ударил меня в ухо. Я почувствовал, как мотнулась в сторону голова, ослеп на мгновение и в следующий момент получил еще один удар, который отбросил меня к ограде. Теперь мы оказались лицом к лицу, и я увидел глаза парня. Может, свет луны так окрасил их, но это были страшные, побелевшие от бешенства глаза.

«Убьет», – подумал я.

– И-эх! – крикнул парень и, отскочив, занес обе руки.

И тут я встретил его левой в солнечное сплетение. Встретил скорее машинально, но, видно, попал точно. Парень как-то сразу обмяк. Тогда я, собрав силы, дважды ударил его в подбородок, и каждый удар звоном отозвался в моей голове. Он сел на тротуар сразу, будто из него вынули кости.

– Вам больно? – подбежала ко мне девчонка.

Теперь я понял, почему она откидывает назад голову. Это не из-за кос. Это от привычки смотреть снизу вверх: девчонка была совсем маленького роста. Маленькая и тонкая, как стебелек.

– Ничего, – сказал я. – Пойдем отсюда… Пойдем.

Мы прошли несколько шагов, и я подтолкнул ее в темную аллею.

– Пойдем сюда…

– Вы что? – встревожилась она. – Вы испугались?

– Нет… не в этом дело.

Мне не хотелось объяснять ей, что если этот верзила встанет, а он встанет, то будет безобразная, звериная драка, с кровью и катанием по земле. И мой бокс вряд ли поможет – я только что понял это.

На подбородок побежала теплая струйка крови.

– Давайте я… – потянулась девчонка, вытащив откуда-то из рукава малюсенький платок.

– Не порть платок. – Я сорвал листик и вытер кровь. – Ты откуда?

– Из Киева.

Она сказала мягко – «с Киева».

– Нет. Я про другое. Здесь откуда?

– А вон. – Она показала глазами на освещенные окна института. – Поступаю.

– Ага. Ну пойдем – провожу. Зачем же ходишь одна так поздно? Здесь не Киев.

– Где это тебя, старик? – испуганно спросил Женька, приподнимаясь.

Они сидели втроем и пили чай. Хозяйничала, наверное, Полинка, потому что тумбочка была уставлена баночками-скляночками.

– Подрался, – буркнул я. – За девушку вступился.

– За девушку? – сказала Полинка и вроде бы даже растерянно опустила стакан.

И здесь такая жгучая обида вдруг затопила мое сердце! На комиссии забраковали! Какой-то гад ни за что набил морду! Друзья тоже хороши – цирк им дороже!