Однажды, вспоминал Гинс, он сидел на заседании Совета верховного правителя (новый орган, созданный с приходом к власти Колчака). В кабинет вошёл «изящный и статный полковник с симпатичной наружностью». Это был Лебедев, недавно назначенный на пост начальника Штаба верховного главнокомандующего. Он сказал, что только что говорил с Семёновым по прямому проводу и поставил перед ним вопрос: «Признаёте ли вы власть Адмирала?» – «Не признаю», – отвечал атаман. Тотчас же было решено объявить действия Семёнова «актом государственной измены» и отрешить его от всех должностей. Это было оформлено приказом № 61 от 1 декабря 1918 года.[1014]

Мера была явно поспешная и непродуманная. О подписании и отсылке приказа не сообщили даже Хорошхину. Генерал был поставлен в неудобное положение, когда узнал об этом от самого атамана. Семёнов заявил, что после телеграммы Дутова он хотел было «предпринять благой выход», но теперь этот выход «забаррикадирован» самим Адмиралом, и он не знает, «какой можно предпринимать ещё выход». Что же касается задержки грузов, добавил атаман, то это клевета, и «все лучшие силы казачества Востока» не верят Колчаку.[1015]

Решено было предпринять против Семёнова карательную экспедицию. Генерала Волкова отправили в Иркутск с приказом собрать там войска и двинуть их на Читу. Местные казачьи отряды, юнкера, солдаты гарнизона – вот всё, что удалось собрать Волкову. С этим не очень внушительным воинством он был задержан японцами близ Байкала. Они заявили, что не допустят в Забайкалье военных действий. Вообще же в этом конфликте Семёнова поддерживали японцы, Колчака – англичане, а французы занимали уклончивую позицию.[1016]

Конфликт затянулся и долгое время оставался неурегулированным. Омским властям приходилось терпеть бесконечные бесчинства Семёнова и его подручных: полные и частичные реквизиции грузов на железной дороге, в том числе военных, перехватывание правительственных телеграмм, вмешательство в действия администрации железной дороги, выемки денег из отделения Государственного казначейства, обыски и грабежи пассажиров, а также расстрелы на месте тех, кто был признан «большевистским агентом» (чаще всего гибли невинные люди).

* * *

Декабрь 1918 года выдался морозным. Адмирал ездил по Омску в лёгкой солдатской шинели, инспектировал войска, выступал перед солдатами. Когда ему посоветовали одеваться теплее, он резко ответил:

– Пока наши солдаты ходят раздетыми, я о себе заботиться не имею права![1017]

Судя по дневнику Вологодского, Колчак слёг около 11 декабря. У него обнаружили запущенную форму воспаления лёгких.[1018] Болезнь длилась долго и протекала тяжело также и потому, что верховному правителю «мешали» болеть то некоторые настырные личности, то разыгравшиеся в Омске драматические события. Сказывалась и бытовая неустроенность.

С конца ноября он перебрался в здание Главного штаба. Жить в этом муравейнике среди постоянно снующих людей было беспокойно и неудобно. В начале декабря было решено отвести под резиденцию верховного правителя дом купцов Батюшкиных – тот самый одноэтажный особняк на берегу Иртыша, в который не пустили Болдырева. Пока оттуда выезжало Министерство снабжения, пока здание ремонтировалось – Колчак заболел. В необжитой ещё дом пришлось въезжать с температурой и в полуобморочном состоянии. Первыми, кого принял Колчак в новой резиденции, были французские представители – Реньо, с которым он ехал осенью во Владивосток, и генерал Жанен, старый знакомый ещё по императорской Ставке, которого он почти позабыл.

Ожидалось, что Жанен привезёт официальное признание омского правительства, но он приехал совсем с другим. Его направили в Россию, чтобы доделать кое-какие дела, оставшиеся от минувшей войны, в частности же – ликвидировать большевистское правительство, связанное с поверженным кайзером. Те, кто посылал Жанена, смутно представляли себе положение в России – по обе стороны фронта. Жанену были предоставлены широкие полномочия. Генерал, во время войны не командовавший никаким соединением крупнее пехотной бригады, должен был возглавить все союзные войска к западу от Байкала, в том числе и русские. Ноксу поручались организация тыла и снабжение армии.

Долго задерживаться в России Жанен не собирался. Высадившись во Владивостоке, он заявил: «В течение ближайших 15 дней вся Советская Россия будет окружена со всех сторон и будет вынуждена капитулировать».[1019] Видимо, генерал имел столь же смутные представления о положении в России, как и его парижское начальство. Накануне приезда Жанена в Омск его полномочия были подтверждены телеграммой глав правительств Англии и Франции – Д. Ллойд-Джорджа и Ж. Клемансо.[1020]

15 декабря состоялась встреча с Адмиралом. «Колчак полагал, – писал Жанен в своём „Сибирском дневнике“, – что теперь, когда он стал у власти, державы откажутся от проектируемого назначения меня и Нокса. Радиотелеграмма неприятно разочаровала его. Он обращается к нам с бурными, многословными и разнообразными возражениями сентиментального характера». Суть этих «сентиментальных» возражений сводилась к тому, что нельзя быть диктатором, не имея в своём подчинении армии, что армия была создана не союзниками и воюет без них, что она потеряет доверие к верховному правителю, если будет отдана в руки иностранцев, и что общественное мнение «не поймёт этого и будет оскорблено».

Реньо, сохраняя доброжелательное спокойствие, пытался приводить всё новые и новые аргументы в пользу принятого решения, особенно напирая на обещанную союзниками помощь. Жанен заявил, что он, как «дисциплинированный солдат», будет настаивать на выполнении данного ему приказа. «Хотя, – добавил он с ноткой презрения, – обязанности, которыми меня хотят почтить, не доставляют мне ни малейшего удовольствия, и я бы от них охотно избавился».

У больного окончательно лопнуло терпение. «Чем объяснить эти требования, это вмешательство?! – воскликнул он. – Я нуждаюсь только в сапогах, тёплой одежде, военных припасах и амуниции. Если в этом нам откажут, то пусть совершенно оставят нас в покое. Мы сами сумеем достать это, возьмём у неприятеля. Это война гражданская, а не обычная. Иностранец не будет в состоянии руководить ею. Для того чтобы после победы обеспечить прочность правительству, командование должно оставаться русским в течение всей борьбы».[1021]