предвещающая чихание. – Наверное, позвонил кто-то. Я думал, вы скажете.

Они добежали до касс и только тут поглядели на Алису. Та молчала, но и не выражала удивления. Она так и не сказала, какую роль сыграл в освобождении Бахтиера калошеобразный телефон «Эрикссон». Купили билеты, перебрались по мосту над путями, уводящими в разные дали, на нужную платформу и через десять минут уже засыпали в приятной духоте вагона, наслаждаясь каждым звуком мирного движения, безопасными лицами спутников и голосами продавцов, предлагавших пиво, газеты, игрушечные самолеты.

•

После свадьбы молодые поселились в квартире Тагерта. Когда недавно поженившуюся пару называют «молодыми», в этом слове содержится важная правда, не обязательно связанная с возрастом. На некоторое время все приметы уклада, правила и привычки прежней жизни теряют обязательную силу, особенно если молодожены влюблены. Юное, почти детское легкомыслие, любопытство к новой игре, готовность услужить другому, а вместе с тем детская обидчивость, упрямство, желание настоять на своем – все это происходит вместе, разом: молодая глупость, жизнь одним днем, борьба за пустяки и разгорание бестолковой любви.

В первый же день Лия поняла, что дом мужа совершенно не приспособлен для девушки. Конечно, если ходить всегда в одном платье и стирать его на ночь, тогда здешнего шкафа хватит за глаза. Но она не собирается ходить в одном платье. Нет места для ее обуви, для дисков, для книг. В ванной одна-единственная куцая полка под зеркалом, на которой теснятся принадлежности для умывания. Вторую зубную щетку поставить можно, но не все можно сделать зубной щеткой. Попробуйте просушить с ее помощью волосы или покрасить ногти, посмотрим, как вам это удастся. Лиины флакончики, баночки, тюбики, бутылочки пока помещались в красивой сумке, втиснутой между ванной и стиральной машиной. Сережа освободил для нее все плечики, кроме тех, на которых были нахлобучены в семь слоев его собственные костюмы и рубашки. А еще эта тишина, такая непривычная после многолюдного дома с постоянными разговорами на кухне, в комнатах, в прихожей, с лаем и цокающими перебежками Фунта, с телефонными звонками и невыключаемым «Эхом Москвы».

Как ни удивительно, непривычность и неудобства только обостряли поэзию новой жизни. В Лииной сумочке теперь лежали две связки ключей, иногда прямо на паре она потихоньку заглядывала внутрь, прикасалась к ключевым монистам – то родительским, то ее с Сережей. Если вечером случалось возвращаться одной, подходя к дому она радовалась, когда видела свет в их окнах. Свет был вроде маяка, зажженного для нее, и каждый раз ее шаги невольно ускорялись, приближая мгновение встречи.

Домашней одежды Лия не признавала, наряжалась вызывающе празднично – короткие юбочки, брюки из змеиной кожи, облегающие сари. Зачем ей комфорт? Комфорт для невлюбленных. Ей нравилось, как безуспешно Тагерт пытается сохранить ироническую невозмутимость и как легко сдается – сдается ей.

А еще они без конца смеялись – друг над другом, над собой, над общим глупым остроумием, а то и вовсе без причины.

– Замечала, какие своеобразные завсегдатаи в консерватории? – спрашивал Тагерт.

– А заникогдатаи?

По субботам Лия навещала родительский дом, часто – почти всегда – оставаясь ночевать. В воскресенье к вечеру за ней приезжал Сережа, и за ужином собиралась уже вся компания: увеличившаяся семья и прочие гости. Стыдно признаться, эти субботы Лия любила, кажется, больше других дней. На полтора дня она снова становилась беззаботной дочерью и внучкой, по которой соскучились, рады побаловать, избавить от любых хлопот. Она понимала, что эта радость возможна только теперь, когда из обитателей она перешла в разряд гостей, но, закрывая глаза на доводы, отдавалась празднику легкости и воображала, что рождена именно для такой жизни (как-то бессознательно присоединяя сюда любовь к мужу, их дни, ночи, смешные и задушевные разговоры).

•

Никто в университете не знал об их романе. Та самая любимая игра началась за полгода до свадьбы. Рисуя на доске цветочки, оставляя записочки на виду у всех, они играли с огнем. В любой момент их могли застигнуть и спросить напрямую или хотя бы задаться вопросом: что это за послания? Кому они предназначаются? Почему именно в этой аудитории на третьем этаже? Кроме того, всегда сохранялся риск, что кто-нибудь сотрет написанное-нарисованное раньше, чем оно будет увидено.

Они рисовали забавные рожицы, цветы, кометы, писали цитаты из вчерашнего разговора, о котором могли знать только они двое. Ох, как весело скакало сердце у каждого из них: и у того, кто отправил, и у того, кто получил секретное послание на доске. Иногда Лия думала, что если бы не эта игра, черта с два ее видели бы в университете так часто.

Во время большой перемены из жарко натопленной аудитории ушли почти все, побросав сумки и рюкзаки. Упорно сидел и слушал плеер Дружков, нарочно перед Лией показывая, как его прет от музыки. Но Лия, подождав пару минут, попросила его сходить в буфет и купить ей соку. «Какого?» – спросил Дружков. «Березового. Шутка! Апельсинового, конечно». Получив личное поручение, счастливый Дружков удалился. Лия взяла обломок мела и в нижнем левом углу доски написала:

Что ты смотришь на Киото,как на новые ворота?

Вдруг сзади раздалось ехидное «так-так!». Лия быстро обернулась и увидела Аньку Трауб: и как та ухитрилась войти, не издав ни звука?

– Ты чего подкрадываешься? До инфаркта хочешь довести?

– Лика, ты в последнее время такая загадочная.

– В смысле?

– Думаешь, все вокруг слепые? Могла бы лучшей подруге сама сказать, не дожидаясь, пока я догадаюсь.

– Аня, ты о чем вообще?

– У вас с Дружковым любовь?

– Ты че, упала?

Аня Трауб хихикнула и обняла Лию:

– Только не пойму, на что Дружкову Киото. Напиши «Капотня», ему в самый раз.

Как захотелось прямо сейчас открыть правду всему миру, ну хотя бы Аньке, показать кольцо, висевшее на цепочке под кофточкой, рассказать, откуда Киото. Они женаты, уже можно обо всем говорить. И все-таки какая-то мелочь, нечто почти неощутимое мешало открыться. Что же это? Возможно, Лия боялась, что, будучи рассказана, их история потеряет отсвет тайны, отделяющей их двоих от всех остальных людей. А еще – глупость, конечно! – хотелось и одновременно не хотелось сказать всем поклонницам: он мой! Хотелось почувствовать себя победительницей и не хотелось становиться предметом ревнивого злословия. К тому же она ни за что не согласится стать в их паре «женой Тагерта», то есть второй.

Вернулся Дружков с бутылочкой сока. В лице его соперничали ухмылка и мольба. То и другое выглядело настолько глупо, что подружки залились смехом.

•

Готовые декорации разместили в университетском гараже. В зале за сценой поставить щиты не позволил пожарный: дескать, горючие материалы, запрещено инструкцией. А деревянные столы президиума не горючие? А бархатный занавес? А трибуна докладчика? Про гараж у пожарного не спрашивали: договорились с начальником, дочка которого училась на первом курсе. Щиты