хрену, это понятно, а белому… чем ему его папаша так насолил? Ладно, это пустяки.

Пока пили кофе с галетами, поспело варево. Фредди не стал отказываться. Ели молча, серьёзно. Эркин остался мыть посуду и закладывать варево на вечер, а Фредди с Андреем пошли перегонять поднимавшихся бычков.

Когда Эркин подскакал к стаду, Фредди уже не было.

– Умотал?

– Не видишь? – Андрей мрачно гонял во рту сигарету. – Пачку мне оставил и того… осчастливил своим отсутствием.

– Как-как? – переспросил Эркин. – Ты чего-то закрутил. Я не понял.

Андрей хмыкнул и повторил фразу уже по-английски.

– Здорово! – рассмеялся Эркин.

– Угу. Ты на этот раз от дождя всё укрыл?

– В тот раз ты убирался. А я укрыл. Ладно, не кипи, – остановил он Андрея. – Гроза, заранее не знаешь. Мука пропала, видел. А крупу подсушим, если дождя не будет…

– А разложим для сушки и ливанет?!

– А на костре! – рявкнул Эркин. – На сковородке! Ты чего психуешь?

– А ничего! – Андрей отвернулся и, глядя в сторону, уже извиняющимся тоном сказал. – Разбередил он меня с этим днём. День матери, теперь отца… Навыдумывали, гады, только душу травят.

– А что, отец у тебя…

Эркин не закончил фразу, с таким искажённым лицом рванулся к нему Андрей, схватил за плечо.

– Слушай ты… – Андрей проглотил несказанное.

Они почти соприкасались лицами. Эркин напрягся, приготовился к удару, но Андрей убрал руку и отодвинулся.

– Никогда, – голос его был спокоен и тих, но настолько и так странен, что Эркин ждал самого страшного. – Никогда не спрашивай меня об этом. Слышишь, никогда.

Андрей рванул повод и поскакал на другую сторону стада. Эркин молча смотрел ему вслед. Что ж, у каждого своё. Каждый своего хлебнул. Не хочет Андрей, не будет он, конечно, поминать об этом. Ему-то что? Ему что отец, что мать… Всё одно. Всё осталось там, за границей памяти. Может, и было. Кто-то ж рожал его. От кого-то. Только для него-то этого не было. Не было! Не было, понятно?! И по фигу ему вся эта хреновина о родителях и родной крови. По фигу! Эркин хлестнул Резеду и поскакал в обход стада, издали грозя лассо Подлюге.

Но вечером у костра Андрей вдруг сам заговорил об этом.

– Ты вот что… Ты не обижайся, Эркин. Ну, за сегодняшнее.

– Я не обижаюсь, – пожал плечами Эркин. – Бывает.

– Нет, ты… ты пойми. Мать говорила, чтоб об отце молчали вмёртвую. Кто бы ни спрашивал, что бы ни сулили, как бы ни пугали. «Ты врать не умеешь, – говорила, – молчи. Убивать будут, молчи. Меня убивать у тебя на глазах, всё равно молчи». Я… – Андрей привстал на коленях. – Я же помню его, Эркин! Нельзя мне об этом. Нельзя. Мать просила, пойми…

Он вскочил и ушёл в темноту. Эркин молча поворошил поленья. Когда Андрей, вытирая глаза и судорожно переводя дыхание, вернулся и сел на своё место, так же молча подвинул ему кружку с кофе.

А ещё через день, когда вроде всё забылось, Андрей вечером порылся в своём мешке и вытащил флягу. Не ту, армейскую, как у Эркина, а самодельную, из бутылки, обшитой тканью. Отвинтил колпачок и разлил в кружки.

– Давай, – и шуткой скрыл всё, о чем нельзя им говорить. – Кто-то ж постарался, чтоб мы были. За них и давай.

Эркин кивнул, поднимая кружку, и глотнул. Бесцветная пахучая жидкость обожгла горло, выжав на глаза слёзы. Эркин закашлялся.

– Заешь, – протянул ему кусок мяса Андрей. – Это я у одного… сменял. Давно ещё. Тяну помаленьку.

– Что это? – откашлялся, наконец, Эркин.

– Тот чмырь клялся, что настоящая русская.

– Водка?

– А что ещё?

Андрей тщательно завинтил крышку и убрал фляжку. Вернулся к костру. Эркин поворошил поленья. От выпитого по телу прокатывались тёплые волны и как-то странно кружилась голова.

– Крепкая, – Эркин смущённо улыбнулся. – Даже в голову ударило.

– Ты ж говорил, что умеешь пить, – засмеялся Андрей.

– Такого я никогда не пил.

– А… там?

– В Паласе? – Эркин спокойно поправил упавшую на лоб прядь. – Там совсем другое подавали. Сладкое. Я же эл, в эл-пи был.

– А это чего такое?

– Эл, значит, для леди, эл-пи – Палас для леди. А кто для мужчин, те джи, джи-пи – Палас для джентльменов. Там рабыни были, – Эркин усмехнулся, – в основном.

– А?.. Стоп, – остановил сам себя Андрей. – Понял, – и сплюнул в костёр. – Система.

– Система, – кивнул Эркин. – Были ещё О-Паласы. Туда, говорят, те ходили, кто мучить любит или… гадости там разные.

– О? – переспросил Андрей и тут же кивнул. – Понял, это от other.

– Да? – удивился Эркин. – Не знал. Ну, так вот. О них всякое болтали. Кого туда отобрали, то всё, тех уже никто не видел. Элов навалом, джи… тоже. А тех нет. О-Палас и всё. С концами. – Эркин потёр ладонями лицо. – Болтаю я чего-то, будто травы нажевался.

– Какой травы?

– Да говорил я тебе вроде. Ну, гонял бычков когда, ещё до Свободы, без жратвы раз остались, кончились продукты, вот и жевали её. Она голод забивает, и язык без привязи становится. Если увижу где, покажу.

– А называется как?

– А хрен её знает. Я вон из деревьев только дуб и клён отличаю. И то мне уже в имении показали. Послали раз кленовую аллею чистить, а я не знал, где она. Мне как влепили плетью, так я туда птичкой влетел и на всю жизнь запомнил, какой клён из себя. И с дубом так же. Павлиньи перья в одном Паласе видел, а самого павлина… А называюсь индейцем. – Эркин усмехнулся. – Хреновый я индеец.

– Ты ж не виноват в этом.

– Мне-то от этого не легче.

– Оно так. А разболтался ты, это точно, – Андрей засмеялся. – Так что водку ты пить не умеешь. И не хвастай.

– Я не хвастал.

– А что, много вам… ну, спиртного давали?

– В пайке не давали. А так… клиентки угощали. Там отхлебнуть, допить…

– А закусь?

Эркин засмеялся.

– Стащить успеешь, так закусишь. Мне один раз коньяка досталось… полный бокал. Она пригубила, а пить чего-то не стала и мне сунула. Я и шарахнул.

– Он, коньяк этот, крепкий?

– Не знаю. Обожгло сильно.

– И не опьянел?

Эркин опять засмеялся.

– Опьянеешь – не сработаешь. Не сработаешь – тока получишь. Меня повело было сразу, а как про ток вспомнил, так в момент протрезвел.

– И сработал?

– А куда денешься? Под ток, знаешь, неохота как-то… Потому и говорил, что пить умею. Но не люблю.

Андрей усмехнулся, покрутил головой.

– А меня редко берёт. Слушай, а кормили вас хорошо? В Паласе? – Эркин молчал, и Андрей заторопился. – Ты того, не обижайся, что