— Вообще-то, мысль Адияля мне нравится, — поддержал Эйдэнс. — и у меня есть мысль по поводу стен дворца. Дело в том, что у нас с Зельманом был на самый крайний случай тайный тоннель. Он проходит от столичной резиденции до нижнего яруса королевского дворца, где хранится провизия. Он был построен ещё при Эстороссо Мудрейшем. У него была любовь ко всему… тайному.

— Постройте, вы правда собрались ринуться в самое пекло? Просто взять и ворваться во дворец, где сотни военных? — изумленно вопрошал Гебель.

— Это мой долг. Но вы не обязаны, — высказал Адияль.

— Нет уж! Идти до конца только вместе! Как начинали, так и закончим, — произнёс Ольгерд.

— Значит, решено. Мы вчетвером ворвемся внутрь и заполучим Изельгаама в руки Аврольда, — сказал Эйдэнс.

— Меня не забыли?.. Я с вами! — вставил Гебель.

— Нет. Это исключено. Четыре человека и без того довольно много. Заметить нас будет очень даже несложно. Пятый — это приговор, — возразил Леонардо.

— Что ж. Как скажешь…

Несколько погодя, когда Гебель и Леонардо остались наедине, Эйдэнс сказал товарищу:

— Если мы не выйдем через три часа или не свяжемся в вами, то бери замок штурмом.

— А как же… люди?..

— Плевать. Если нас убьют, людям лучше не станет…

XII.

Тем же временем семейство Лузвельт находилось в состоянии вынужденного раскола. Братья покинули столицу по приказу Изельгаама, а супруга оказалась обременена жизнью во дворце, рядом с мужем. Но Лисан Лузвельт, несмотря на свое положение, продолжала вести весьма активную жизнь и даже принялась за фехтование. Практически каждый день она упражнялась с мечом до тех пор, пока не истратит все силы. Династия Харт и Эмма Фоллен, взявшие на себя задачу заботиться о дочери почившего барона Лузвельта по просьбе князя Гербинского, были крайне обеспокоены тем, что девушка не выполняет рекомендации докторов.

— Деточка, ты вновь занимаешься этим непристойным для гордой львицы делом. Такие, как мы, дорогуша, не имеем право брать в руки это мерзкое произведение дьяволов. Мечи и топоры пусть будут в руках мужчин. Они-то привыкли к грязи и крови во имя своих отцов и чего-то там ещё. Мы с тобой — женщины, плоды грации и красоты. Мы сильны духом и стойки разумом, но никак не приспособлены к острым палкам. Тем уж более в твоём положении. Брось ты это.

— Я признательна вам за заботу, Эмма Фоллен, но я поставила себе цель. Я убью Изельгаама лично, чего бы мне это ни стоило. Он унизил и обесчестил мою семью, разрушил мою жизнь, лишил жизни моего отца, и так и остался безнаказанным. Прошу прощения, но такова моя роль.

— Нет, хватит уже нести эту брехню каждый раз! Это ровным счётом самоубийство!

— О чем воркуете, милые дамы? Могу ли я присоединиться? — произнесла внезапно вошедшая Династия Харт.

— Дина, представь себе! Эта леди намерена убить господина Изельгаама! Сама!

— Не вижу ничего дурного, за исключением того, что Лисан пренебрегает нашими просьбами и продолжает упражняться.

— Я не ослышалась?! Ты допускаешь, чтобы она сразилась с императором?

— Дорогая, не называй его императором. Он лишь жалкий крыс, что посмел убить Зельмана Златогривого и сесть на его место. Да и какая может быть речь о сражении! С этим чудовищем стоит обойтись так же, как и он. Лисан ведь его супруга. Так и пускай, когда он заснёт, перережет горло. Как по мне, это лучшая идея, нежели надеяться на сердечный приступ. Изельгаам, конечно, полон, и сердце его долго не протянет, но это может затянуться с учетом того, что он ныне может позволить себе любых лекарей.

— Милая, какие ты ужасные вещи говоришь! Неужели для тебя допустимо пролить кровь другого человека?

— Изельгаам — нелюдь. Ради него единственного можно сделать исключение.

— Эмма Фоллен, Династия Харт, прошу простить, но я сама решу, как мне действовать. Я прекрасно осознаю все риски касательно моего ребёнка, но уж лучше он не родится, чем будет носить имя такого ужасного человека. А насчёт убийства… Я считаю, что лучше уж я паду в честном поединке, чем поставлю свою честь на уровне с ним.

— Что же, цветок розы, мы ещё об этом побеседуем. А сейчас я вынуждена удалиться. Впрочем, как и ты, Эмма. Сегодня состоится первое полное собрание Совета Короны. Держим кулачки в надежде, что кончится всё тихо.

И они удалились под руку друг с другом. Лисан Лузвельт продолжила занятие. Не так давно она состригла волосы до плеч и начала завязывать хвост, что ранее для неё было совсем не привычно.

— Итак, господа и госпожи. Со всеми вами я не совсем знаком, но думаю, особого смысла это не имеет. В любом случае этот Совет отныне будет иметь минимум власти. Я не знаю, о чем думал мой дорогой внезапно погибший наставник и бывший король Невервилля, но я рассчитываю всё вернуть на круги своя. Первый вопрос, который стоит решить незамедлительно, касается документации и формальных письменных и устных законов. Как известно, каждый лидер государства должен взять определённое прозвище. Думаю, над этим вопросом стоит подумать всем нам. Дружным, так сказать, составом.

— Как насчёт Норберта Лучшего? Вам бы очень подошло, — с иронией произнёс Робб Лоун.

— И запоминается хорошо. Или… Думаю, Норберт Превысший тоже будет звучать бесподобно, — тут же съязвил Филипп Норман.

— Норберт Бесподобный… А что? Весьма красочно вас характеризует, согласны, друзья? — добавила Эмма Фоллен. На её сатирический вопрос все разом стали в том же тоне кивать и поддакивать.

Норберт Изельгаам сидел насупившийся, озлобленный.

— Так дело не пойдёт. Вы шутить вздумали? Страх потеряли? Я вам не Зельман, надо мной шутить вы не сможете. Я резво всех на место поставлю. Кто хочет первый отведать моей кары? — Мрачная тишина. — Вот и молчите. Я жду разумных предложений.

— Правильно, друзья, давайте говоришь откровенно и честно. Что же мы, право слово. Вам идеально подойдёт: Норберт Безумный, — выдал Марк Грет.

— Юноша, а у тебя колкий язык. Подойди ко мне. Ну же! — Голос Изельгаама был сух и страшен. Все присутствующие насторожились.

— Довольно, Ваше Высочество, давайте будем благоразумны, — вступилась Династия Харт.

Однако Изельгаам был настойчив и словно одним лишь взглядом довёл несчастного Марка Грета до своего кресла. Он шёл долго, ноги косились.

— Ну же, подойди поближе. Не бойся. Я чувствую, как твоё тело наполняется дрожью. — Глаза императора были широко открыты, а значки до безумия малы. От него исходил ужас и мрак, его длинный тонкий язык все норовил поглотить губу, подобно змее, поедающей свой хвост. До нечеловечности холодный тон и взгляд лишили дара речи министров. Все