Тяжело вздохнув, граф выбросил из головы посторонние мысли. Действующие форты имели слишком мало подвесок – что должно было стать темой серьезного разговора в департаменте материально-технического обеспечения. Раз уж форт поставлен на боевое дежурство, он должен быть вооружен как следует, а не «по возможности». К счастью, с «Хонор Харрингтон» и двумя другими кораблями ее класса дело обстояло совсем иначе. Построенные по радикально новому, предложенному коллегией по развитию вооружения проекту, они представляли собой огромные полые корпуса, буквально нашпигованные подвесками. На три супердредноута их приходилось не менее полутора тысяч, и корабли начали выпускать в космос подвески сразу после выхода из туннеля. В отличие от старых кораблей, грейсонские супердредноуты обладали системой управления огнем, позволявшей каждому одновременно оперировать двумя сотнями подвесок, тогда как остальные передавались действующим фортам и другим кораблям. Но скомандовать «Огонь!» предстояло «Хонор Харрингтон» и адмиралу Иуде Янакову. И не только потому, что его корабли были оснащены лучше других, а подвески принадлежали Грейсонскому космофлоту. Просто... Грейсон заслужил это право.

– Есть признаки того, что они нас засекли? – спросил он Гранстон-Хенли.

– Нет, сэр, – уверенно ответила она.

Коммандер Хаггерстон кивнул в знак согласия.

– Полагаю, сэр, они не смогут разглядеть ничего определенного, пока не приблизятся на четыре, а то и три миллиона километров, а сейчас они на расстоянии тридцати девяти световых секунд. Если брать в расчете тонна на тонну, системы РЭБ фортов уступают тем, что установлены на новейших кораблях, но сами-то форты гораздо больше кораблей и, кроме того, их имитаторы больше и лучше всего, что может унести корабль. По моим подсчетам, хевы смогут различить что-то в этом сумбуре только минут через девять с половиной. Ну а мы...

Он пожал плечами и показал на светившуюся в углу дисплея малиновую надпись: «До пуска осталось 00:08:27». Пока Белая Гавань проследил направление его взгляда, время уменьшилось еще на одну секунду.

* * *

– Гражданин адмирал, кажется, мы засекли в этой неразберихе что-то новое, – доложил Дарлингтону начальник оперативной секции.

– В каком смысле «что-то новое»? – раздраженно спросил гражданин контр-адмирал.

Они находились примерно в минуте от выхода на огневую дистанцию, и им снова удалось взять на прицел едва не затерявшиеся среди помех действующие форты. Во всяком случае, хотелось верить, что это именно те форты. Но полной уверенности не было, и подозрение, что они летят навстречу валу выпущенных ракет, спокойствия не добавляло.

– Не могу сказать точно, гражданин адмирал, – покачал головой оперативный офицер. – Тут вообще сложно в чем-то разобраться, но во всей этой сутолоке появляется все больше и больше импеллерных фантомов... и уж больно эти фантомы четкие. Они уплотняются, приобретают очертания, но меня обеспокоило даже не это. Создается впечатление, что на нас направлены радары и лидары со множества объектов одновременно.

– Что?

Дарлингтон резко развернулся к тактической секции, но было уже поздно.

* * *

– Сэр, я тут поймала одну трансляцию, – сказала Синтия МакТирни, – вы должны послушать.

– Что? – Белая Гавань не мог скрыть досаду. – По-моему, сейчас не время...

– Сэр, это трансляция обращения Янакова ко всем грейсонским кораблям, – с робкой настойчивостью пояснила Синтия.

Белая Гавань не успел возразить – она сдвинула рычажок коммуникатора.

– Адмирал Янаков, всем кораблям Грейсонского космофлота, – прозвучал в наушнике Белой Гавани хриплый голос, в котором графу послышался лязг мечей. – Приказываю: за леди Харрингтон, и разить без жалости!

– Что?!

Белая Гавань бросился к микрофону, но было уже слишком поздно.

* * *

Тысяча шестьсот девяносто пять подвесок произвели залп одновременно с бортовыми установками грейсонских супердредноутов, и почти девятнадцать тысяч ракет с ускорением в 95 000 g понеслись навстречу вторгшемуся врагу. Хевы сближались с этим смертоносным валом со скоростью четырнадцать тысяч километров в секунду, а дистанция была всего пять миллионов километров.

– В гипер! – выкрикнул приказ адмирал Дарлингтон, но подлетное время грейсонских ракет составляло менее девяноста секунд из которых четыре он уже потратил.

Его инженерам требовалось не менее шестидесяти секунд только на запуск генераторов. Пока Дарлингтон отдавал приказ Хаффу, Хафф передавал его капитанам других кораблей, а те – своим инженерам, время истекло.

Тысячи и тысячи ядерных боеголовок взорвались одновременно, и казалось, будто сам космос исчез в безумном неистовстве этих взрывов. Правда, при этом не менее тысячи грейсонских ракет уничтожили друг друга, но это уже не имело значения. Их осталось достаточно для того, чтобы разнести в клочья восемь дредноутов, двенадцать линкоров и четыре линейных крейсера Дарлингтона. Поразительно, но двум эсминцам хевов удалось-таки уцелеть в этой мясорубке и ускользнуть в гиперпространство. Возможно, потому, что никто не захотел нацеливать ракеты на столь мелкую рыбешку.

* * *

Белая Гавань, в ушах которого еще звенел суровый приказ Янакова, судорожно ткнул пальцем в кнопку коммуникатора. Содержание и тон приказа привели его в ужас, тем более что грейсонцы по-прежнему держали под прицелом даже обломки и горстку успевших отстрелиться от кораблей спасательных капсул. Но новых выстрелов не было, и граф медленно расслабился. Напряжение спало. Он повторил про себя точные слова приказа: «...разить без жалости». Без жалости, сказал Янаков, а не «без пощады».

Поняв, что подчиненные ему корабли не учинят жестокой мстительной расправы над чудом спасшимися врагами, адмирал протяжно и прерывисто вздохнул.

– Напомните, чтобы я не забыл побеседовать с адмиралом Янаковым относительно дисциплины в эфире, – сказал он капитану Гранстон-Хенли, и его губы изогнулись в усталой усмешке.

Когда четверо членов суда последовали за МакКеоном и закрывшаяся дверь отсекла доносившийся из зала заседания приглушенный гомон, в совещательной комнате воцарилась тишина. Алистер занял свое кресло, его коллеги расселись по местам, и он, откинувшись назад, устало вздохнул.

Не будучи старшим по званию, МакКеон тем не менее являлся председателем трибунала. Это необычное решение вовсе его не радовало, но принято было единогласно, и он не мог не подчиниться. Аргументы, в соответствии с которыми ему поручили возглавить суд, были достаточно убедительны, хотя само поручение было ему ненавистно.

Поскольку злодеяния Госбезопасности на Аиде было решено предать истинному правосудию (насколько возможно), то осуществить его на практике мог только военный суд, члены которого, в силу непреложных обстоятельств, являлись жертвами БГБ. Именно по этой причине Хонор и другие судьи единодушно настояли на том, чтобы председательствовал на заседаниях человек, не отбывавший наказание на каторжной планете. Никто не хотел превратить трибунал в судилище, в место сведения личных счетов. Ход заседаний и совещаний тщательно протоколировался: все понимали, что в Народной Республике или даже в Лиге эти протоколы едва ли послужат доказательством правомочности и законности вынесенных приговоров, но эти люди хотели – ради себя, своих соотечественников и своих близких – сохранить свидетельства того, что судили справедливо, по возможности беспристрастно и в соответствии с законом. Для них это имело особое значение, ибо должно было подчеркнуть принципиальное различие между ними и их мучителями.