— Доброе утро.

Виктория обернулась и приветственно помахала своему симпатичному пупсику деревянной кухонной лопаточкой.

— Доброе. Как ты себя чувствуешь, глупыш. По-прежнему боишься быть брошенным или отвергнутым?

Гордон моргнул.

— Чего?

— Я спрашиваю, как твой желудок.

— О? Прекрасно. Странно, но все прошло, сняло, как рукой.

— Вот и замечательно. Как там эти дурацкие беспорядки?

— Беспорядки? Какие еще беспорядки. Все тихо и спокойно, в полном порядке.

— Значит, ты все уладил?

— Да. С ними разобрались, уж поверь.

— С теми, кто громил?

— С теми, кто громил. И с теми, кого громили, тоже, — ответил Гордон, усмехаясь.

Виктория поставила перед остроумным мужем омлет, хрустящие хлебцы и кружку чая. Гордон взял кружку, сделал глоток, причмокнул губами и облизнулся.

— Надо же, как вкусно. Нет, серьезно. Что за чай?

— Ну… это особенный сорт. Помогает от неполадок с пищеварением и прочих недомоганий. Я специально купила для тебя в… лавке.

— Хорошо, — только и сказал Гордон, явно не вслушиваясь в ее лепет. Лицо его было хмурым, замкнутым и напряженным каждым мускулом, и Виктория знала, что ей не чудятся пятна крови на его одежде и запах гари. Он что-то не договаривал про ситуацию в Лас-Абердине.

Гордон и впрямь малость перестарался, преподнеся жене беспорядки во втором крупнейшем городе Салема в самом легкомысленном ключе, будто мелкую безделицу, хотя на деле ситуация там была довольно серьезной. Достаточно сказать, что в пятимиллионный город пришлось вводить тяжелую бронетехнику и особые подразделения Гражданской Милиции и регулярных войск. Хотя при первых признаках бунта власти принялись действовать незамедлительно и крайне жестко, столкновения растянулись на десять дней и, в результате, счет погибшим и раненым пошел на многие сотни и тысячи.

К тому времени, как Гордон прибыл в Лас-Абердин, в городе все еще действовал комендантский час, но, в целом, обстановка нормализовалась. Пожар в городской ратуше был потушен, а те из зачинщиков беспорядков, кому удалось пережить масштабную спецоперацию, болтались в петле, повешенные публично на городской площади, или гнили в тюремных камерах. Кое-кто мог бы обвинить вице-губернатора в излишней жестокости, но Гордон никак не мог допустить, чтобы в первые же месяцы его правления Салем превратился бы во вторую Дезерет. Это бы означало не просто бесславный конец его блестящей политической карьеры. Это могло быть чревато величайшими потрясениями для всей Империи.

Теперь Гордону оставалось надеяться, что тщательное расследование установит зачинщиков и вдохновителей этих трагических событий. Пока же он отхлебнул еще чаю. Странное дело, но с каждым глотком он ощущал себя все лучше и лучше. Виктория усилила целебный эффект ароматного питья, прильнув к мужу и ластясь, будто кошка.

— Ах, какой мне сегодня приснился чудный сон…

— Я там был?

— Нет.

— Другой? — спросил он неожиданно ревниво.

— Нет. Никаких мужчин там не было. Вообще никого не было. Только я и метла. Я на ней летела, совсем голая…

Само собой, Гордон расслышал лишь последнее слово.

— Голая? Совсем без одежды? — спросил он, заинтересованно заблестев золотистыми глазами.

— Да, совсем. И еще…

— И без трусиков?

— Да.

— Совсем, совсем голая?

— Что тут непонятного, вот тупица ты!

— А дальше?

— А дальше я проснулась и пошла готовить тебе завтрак, — почти правдиво ответила Виктория и налила мужу еще кружку чаю. — Вот надо же, бывает, такая приснится ерунда.

— Да. Спасибо, птенчик. Извини за вчерашнее.

— Гордон, пойми, тебе вредно есть жирное. И копченое. И маринованное. И соленое. Ты нам нужен здоровым. Раз уж ты взял отпуск, отдохни хорошенько. Выспись. Полежи на своем диване. Можешь идти и лежать прямо сейчас. А я тебе принесу еще чашку чая.

Гордон постоял, глядя на жену. Из-за недавнего недомогания он выглядел чуточку бледным, но, в остальном, смотрелся великолепно. Такой высокий, и широкоплечий, и энергичный, с коротко стрижеными каштановыми волосами, выгоревшими на солнце.

— А ты чем займешься.

— А я приготовлю что-нибудь вкусненькое на обед. Кстати, к нам сегодня зайдет твой ясновидящий… как его? Ах, да. Чамберс.

— Но… разве ты не хотела, чтобы я от него избавился.

Виктория улыбнулась мужу, очень нежно.

— Да, но я подумала, подумала… и ты ведь не можешь поддаться минутной слабости и уволить хорошего человека только потому, что его оклеветали завистники и недоброжелатели. Не можешь ведь, правда?

Гордон поглядел под ноги.

— Допустим, но что же мы решили со скрипкой. И канифолью.

— Ну… пусть мальчик занимается. Ему это пойдет на пользу… и твоему имиджу тоже. Люди будут знать, что ты не только горазд оленей убивать, взбираться на балконы и произносить речи, а еще интересуешься музыкой и искусством. Ведь досрочные выборы на пост губернатора Салема состоятся уже через четыре месяца.

— А… если меня не выберут? — спросил Гордон после короткой паузы. Видимо, он и впрямь боялся быть брошенным или отвергнутым. Но Виктория была рядом, начеку, готовая развеять его страхи и сомнения, а также пощекотать животик. Чем и занялась, заставив мужа залиться смехом.

— Не ерунди. Конечно, ты станешь губернатором, глупыш. А там… кто знает, может быть, в один прекрасный день — и министром. Министром юстиции, например… или обороны. Главнокомандующим. В общем… ты будешь стоять на плацу, и все будут вытягиваться перед тобой в струнку и отдавать честь, а я буду восхищаться тобой.

— Ты…? Будешь восхищаться мной?

— Еще бы! Ты ведь знаешь, как говорят. За спиной у каждого великого мужчины стоит великая женщина.

1

Терри сразу поняла, что Кит опять встречается с той, Другой. Он перестал ночевать дома по вторникам и четвергам — установил и обкатывал график посещений. Кит ничего не объяснял, просто безмолвно поставил жену перед фактом. По его холодному взгляду Терри понимала, что они заключили сделку. Да, у него любовница, зато у нее теперь есть ребенок, а если что-то не устраивает, Терезе прекрасно известно, где здесь выход. Там же, где и вход.

В остальном, Терри до странности не могла пожаловаться на мужа. По мере сил, Кит выказывал заботу и внимание, пичкал жену фруктами и витаминами, водил на прогулки в парк, чтобы она дышала свежим воздухом, на концерты классической музыки, где дремал, пока жена с младенцем наслаждались скрипками и виолончелями, и сопровождал к женскому доктору, где покладисто кивал и говорил «Ох», и «Ах», и «Батюшки мои». Хотя Терри прекрасно понимала, все это мужа ничуть не волнует. Его мысли были далеко, с другой женщиной.