Под окном крепостная стена отвесно уходила в темноту и накрывала густой тенью дорогу внизу. Однако оттуда тоже доносились звуки: стук невидимых копыт по твердой земле, шаги и голоса – то группа путешественников спешила к воротам Шах-Шахи. Только погруженная во мрак долина и громадная стена гор безмолвствовали.

Каваньяри вдохнул свежий ночной воздух и, услышав шаги на лестнице, сказал не оборачиваясь:

– Входите, Уильям. Я закончил письма, подлежащие отправке, так что можете убрать шифровальную книгу: сегодня она нам не понадобится. Нет смысла посылать еще одну телеграмму в Симлу, если у нас нет никаких новостей. Они найдут все, что нужно, в моих очередных дневниковых записях. Когда мы отправляем почту в следующий раз?

– Утром двадцать девятого, сэр.

– Ну, если до той поры произойдет что-нибудь интересное, мы всегда сможем послать тар. Но если хоть немного повезет, самое худшее осталось позади и теперь, когда большинство гератских бузотеров убрались домой, все войдет в свою колею. Можете взять письма. Мне надо переодеться к ужину.

В полумиле оттуда, на крыше дома Накшбанд-хана, Аш тоже смотрел на горы и думал, как и Каваньяри, что самое худшее осталось позади. После прошедшего на прошлой неделе ливня и вчерашнего дождя на высоких горах стало больше снега, и в прохладном воздухе явственно запахло осенью, а значит, скорее всего, эпидемия холеры пошла на спад – или скоро пойдет. Уход мятежных полков тоже вселил в Аша надежду, как и в сэра Луи.

Если эмир выплатит задержанное жалованье остальным полкам, или если страх холеры заставит их покинуть город, или если посланник выиграет время, убедив правительство Индии ссудить афганскую казну достаточной суммой для погашения задолженности перед войсками, – есть основания надеяться, что миссии еще удастся превратить нынешнюю враждебность и недоверие возмущенных кабульцев в нечто похожее на терпимость, а при удаче – в подобие уважения и даже приязни. И Каваньяри, и эмиру сейчас больше всего нужно время, и Аш по-прежнему считал, что получить его можно только за деньги, и никак иначе.

«Но если эмир сумел найти деньги, чтобы расплатиться с гератцами, – размышлял Аш, – вероятно, он в состоянии изыскать средства, чтобы расплатиться и с остальными. Он наверняка уже понял, что тянуть с выплатами больше нельзя и что деньги нужно добыть любым способом, пусть даже выжать из богатых вельмож и торговцев или из ростовщиков».

По-видимому, последние слова он произнес вслух, сам того не замечая, ибо Джули, которая сидела рядом с ним, положив голову ему на плечо, пошевелилась и тихо проговорила:

– Но такие люди неохотно расстаются с деньгами. А если отнять у них силой, они так или иначе вытянут деньги из бедняков. Это мы знаем. Разве эмир выиграет, если, пытаясь умиротворить своих солдат, разозлит вельмож и богачей и вызовет ненависть бедняков? Тогда беспорядки не только продолжатся, но еще и усилятся.

– Верно, умница моя. Положение запутанное, но, если не развязать или не разрубить этот узел, в Кабуле не наступит спокойствия, особенно для людей в резиденции и во дворце Бала-Хиссара.

При последнем слове Анджули содрогнулась, и он инстинктивно прижал ее к себе покрепче, но не заговорил, потому что думал об Уолли…

Он не разговаривал с Уолли со дня их встречи у гробницы Бабура, хотя из окна дома мунши довольно часто мельком видел друга, занятого служебными делами на территории миссии. Надо договориться об очередной встрече с ним, пусть даже это будет не очень легко. До того дня, когда Каваньяри рассердил эмира, отказавшись от услуг афганских часовых, это не составляло особого труда, но теперь ни один из четырех членов миссии не мог удалиться ни на ярд от территории резиденции без того, чтобы за ним не увязалась двойная охрана из афганской кавалерии в дополнение к его собственному эскорту.

При данных обстоятельствах Уолли никак не мог отправиться куда-либо по собственной инициативе, а уж тем более остановиться и завязать разговор с якобы случайно встреченным афридием. Но работа в Бала-Хиссаре имела свои преимущества, и недавно Аш узнал одну вещь, о которой в резиденции еще не знали: начиная с первого сентября британской миссии придется своими силами собирать корм для лошадей.

До сих пор траву для животных поставлял эмир, но скоро этой практике положат конец. Отныне добывать необходимый фураж предстоит собственным косарям разведчиков, а поскольку в целях безопасности к фуражирам, безусловно, приставят охрану из соваров, никто не сочтет странным, если Уолли решит выезжать с ними.

Неизбежная афганская стража, разумеется, будет следить за ним, но через день-другой они ослабят бдительность, и Аш получит возможность поговорить с другом, не вызывая ничьих подозрений. Таким образом они двое сумеют встретиться по меньшей мере один или два раза до окончания Рамадана, а к тому времени, коли судьба будет благосклонна, зловещая волна ненависти и беспорядков, захлестнувшая улицы Кабула несколько недель назад, наконец пойдет на убыль.

По меньшей мере один человек, похоже, нисколько не сомневался в скором отливе этой волны. Сэр Луи Каваньяри был убежден, что она уже пошла на убыль, и двадцать восьмого августа приказал Уильяму отправить в Симлу очередную телеграмму с уведомлением, что в кабульском посольстве все в порядке, а двумя днями позже в частном письме к своему другу вице-королю сообщил, что не имеет никаких оснований для недовольства эмиром и его министрами. «Он не пользуется авторитетом в стране, – писал сэр Луи, – но, сколь бы дурно ни отзывались о нем афганцы, лично я считаю, что он окажется замечательным союзником и мы сумеем заставить его выполнять условия договора».

Единственным другим почтовым отправлением в тот день была веселая открытка от Уолли к кузену в Индии, подписанная первой буквой имени. Она явно писалась в превосходном расположении духа, но Уильям, в чьи обязанности входило запечатывать мешок с почтой, мельком увидел заключительные слова и вздрогнул. Ибо Уолли закончил свое послание фразой: «…а теперь прощай…»

– Хорошо же начинается осень, скажу я вам! – возмущенно воскликнул Уолли. – Тебе не кажется, что эти мерзавцы могли бы предупредить нас заблаговременно? Ну не подлецы ли, а?

– Да брось ты, – сказал Уильям. – Они прекрасно знают, что у нас есть собственные косари и что они не обязаны снабжать нас кормом для лошадей, однако они бесплатно поставляли нам фураж с момента нашего прибытия. И только справедливо, что теперь, когда мы здесь обустроились и освоились, нам придется самим о себе заботиться.

– Наверное, ты прав, – признал Уолли. – Но его императорскому высочеству ничего не стоило известить нас заранее о своем намерении прекратить поставки в конце августа, а не ждать до первого сентября, чтобы сообщить нам новость, что отныне мы должны сами обеспечивать себя фуражом. Ведь такие дела с ходу не делаются, ты же понимаешь. По крайней мере, в этой стране. Если мы не хотим по уши вляпаться в неприятности, нам нужно совершенно точно знать, где можно косить, а самое главное, где нельзя, – а такие вещи нам за пять минут не выяснить.