найти 200.000 экю и передать их герцогу Бургундскому в качестве первого взноса за выкуп Пикардии и городов на Сомме. Столкнувшись с таким неожиданным приказом, Шевалье запротестовал и заявил, что это невозможно. Но Людовик довольствовался только повтором своих указаний.

"Похоже, — писал канцлер Бурре, который в то время находился в отпуске, — что выкуп этих захваченных территорий и вопрос о перемирии [с англичанами] являются сейчас самыми важными вопросами королевства. Однако король дал нам с монсеньором адмиралом так мало времени на выполнение его приказов, что мы едва успели надеть сапоги; и он сказал мне, что, пока денег в избытке, он знает, что может рассчитывать на вас, что вы одолжите ему то, что у вас есть, а также найдете в Париже людей, готовых дать нам взаймы; и, если быть кратким, это все, что я смог от него узнать". После чего Шевалье добавил: "Нам придется использовать все наши пять чувств, потому что мы должны быть в Париже как можно скорее".

46

Хотя, по просьбе короля, Филипп Бургундский обещал остаться в Эдене, Людовик счел нужным предложить своему дяде развлечение. Поэтому в середине июля он отправил королеву Шарлотту и всех ее придворных в гости к герцогу. Чтобы придать этой поездке большую значимость, он поручил руководство ею Карлу, графу д'Э, пэру Франции, а также Луи, сеньору де Крюссоль, который, разделив пять лет ссылки Дофина в Женапе, был прекрасно знаком с обычаями бургундского двора. Людовик дал очень строгие указания, чтобы гости герцога провели в Эдене только две ночи и снова отправились в путь утром третьего дня. Несомненно, он рассчитывал, что, ограничив таким образом время их пребывания, он предоставит Филиппу прекрасную возможность продемонстрировать свой рыцарский характер.

Королева и ее свита въехали в Эден в воскресенье после вечерни. С момента их прибытия и до вечера вторника чудесный замок Филиппа был местом проведения тысячи и одного развлечения, которые смог придумать изобретательный двор Бургундии. Вечером, в большом зале, был дан бал до полуночи, под председательством королевы "для величия праздника". Герцог расположился справа от нее, а слева сидела его сестра, вдовствующая герцогиня Бурбонская. Очаровательная Иоланда, принцесса Пьемонтская, сестра короля Людовика, сидела у ног королевы на подушке, задрапированной золотом. Рядом ней была Шарлотта, внебрачная дочь, которую Агнесса Сорель подарила Карлу VII и которая теперь была женой Жака, сына Пьера де Брезе. Стоя на коленях между герцогом Бургундским и королевой, Филипп Пот посредничал в разговоре своего господина с королевой. Бонна и Мария, две сестры королевы Шарлотты, с удовольствием танцевали, и придворные Филиппа не уставали восхищаться их красотой. Все дамы и господа танцевали до потери дыхания. Своей грацией и обаянием супруга одного из великих сеньоров двора королевы заимела не менее дюжины поклонников среди бургундцев. Сама Шарлотта заявила, что никогда в жизни не проводила время так приятно. Принцесса Пьемонтская без колебаний объявила, что при одной только мысли об отъезде она думает, что умрет от скуки, и это заявление вскоре повторили все остальные дамы.

Людовика, несомненно, позабавил разговор, который состоялся в понедельник, в последний вечер, когда королева объявила, что должна уехать на следующее утро. Герцог Бургундский сказал ей с улыбкой: "Мадам, уже слишком поздно говорить о завтрашнем отъезде. Об этом скучно говорить; а здесь место и время для праздника. Если Богу будет угодно, Вы завтра встанете ото сна и пообедаете, а потом, время покажет". "Мой прекрасные дядюшки, Вы должны простить меня, — ответила расстроенная королева, — но король повелел нам уехать, и ни за что на свете мы не посмеем ослушаться Его приказа". "Мадам, — ответил Филипп, — Монсеньёр послав Вас сюда оказал мне великую честь и я надеюсь, что Он уповает, что у Вас все хорошо. Одним днем больше или меньше проведенным у меня не станет причиной Его недовольства Вами".

Хотя граф д'Э и сеньор де Крюссоль (последний дрожал от страха, бросившись на колени к ногам герцога) протестовали, и заявили, что они непременно должны уехать утром следующего дня, но герцог, все еще улыбаясь, повторил, что об отъезде можно будет говорить, когда королева пообедает.

Стоит ли говорить, что во вторник после ужина Филипп отказался отпустить своих гостей. В шутку он приказал Адольфу Клевскому, своему племяннику, следить за тем, чтобы никто не покидал дворец без его разрешения.

Принцесса Пьемонтская и другие дамы были в полном восторге, но сеньор де Крюссоль с тревогой заметил, что если королева не уедет в тот же день, она сможет отправиться в путь только на следующий день, в четверг, так как среда была Днем Невинноубиенных. Филипп небрежно ответил на это, что они поговорят обо всем этом на следующий день, и что в любом случае, поскольку дамы сами себе закон, они могут отправиться в путешествие и в День Невинноубиенных. Наконец, королева и ее свита покинули город только в четверг после обеда, с эскортом торжествующего герцога.

Впоследствии Людовик XI отправил в Эден одного из сыновей герцога Савойского, который носил титул короля Кипра. Будучи скромным молодым человеком, он был страшно смущен пышностью двора своего дяди, Великого герцога Запада; и когда Филипп Добрый сделал вид, что обращается с ним как с королем, его испуганные протесты послужили прекрасным развлечением для бургундского двора.

Наконец, в последнюю неделю августа в Эдене появился человек, также посланный Людовиком XI, который был настолько оригинален, что этого было достаточно, чтобы Филипп и его двор обсуждали это в течение месяца. Это был Людовик, герцог Савойский, тесть короля Франции. Один только способ его передвижения был настолько экстравагантным, что, как только он прибыл, жители Эдена собрались на улицах, чтобы увидеть его проезд, пока герцог и большая свита бургундских сеньоров проезжали в замок. Он путешествовал в кресле из синего бархата, увенчанном балдахином из золота и шелка, которое покоилось на плечах носильщиков. Его плоть, которой у него было в избытке, была скрыта под длинной мантией, подбитой соболем, а шею украшало большое золотое ожерелье с драгоценными камнями. По словам Шателлена, герцог, казалось, прибыл из какой-то далекой страны. Он страдал от подагры и других болезней, вызванных беспутной жизнью. Однако его лицо сохранило красоту молодости, и он считался очень интересным собеседником. По словам Шателлена, Боккаччо, несомненно, зарезервировал бы для него место среди своих персонажей.

Герцог Савойский пробыл в Эдене двадцать пять дней, а все расходы оплатил Филипп Бургундский. Все свое время он проводил в постели или в кресле. Он ужинал в восемь или девять утра, а затем ложился спать "совершенно голым". Затем, в середине дня, он вставал, чтобы поесть и попить, возвращался в свою постель и вставал только, чтобы поужинать. Такой образ жизни давал бургундскому двору неисчерпаемые темы для пересудов. Когда герцог Савойский наконец уехал, в