Но, Де-Лия…

А что Де-Лия? Будет лучше, если вы обе умрете. Лучше покончить с такой жизнью, чем жить, так страдая. Тебе больше никогда не придется вспоминать, как ты убила своего отца.

Но, Мелани…

Что-то в ней шевельнулось. Это что-то не было связано с трагедией или отчаянием. Страхом и ненавистью к себе.

Она была нужна людям. Людям, которые без нее умрут.

Вот и пусть…

Нет!

Она подавила призывающий к смерти голос.

Ты можешь это сделать. Подави его. Подави его, как ты делаешь с эхом. Отдели его от себя. Отгородись от него. Это ложное отчаяние. Неважно, откуда оно исходит, оно всегда ложно.

Если бы она была одна, если бы никому, о ком она переживала, не угрожала опасность, если бы все, за кого она несла ответственность, были в безопасности, тогда она бы сдалась. Отчаяние было плотным, глубоким и всепоглощающим. Одна ее часть уговаривала ее, что им станет лучше без нее. Но другая знала, что это не так. Она знала. Лучше им не станет – их нужно спасать. Ее эмоции не могли лгать ей в этом случае.

Камень отчаяния мог заставить ее испытывать определенные чувства, но не мог стереть эту уверенность.

Почему Де-Лия до сих пор не убила ее? Ей уже предложили три варианта на выбор?

Крона попыталась вспомнить точную фразу, которую произнес Гэтвуд перед тем, как уйти. Может, Де-Лии нужно давать конкретные указания.

– Умоляю, – сказала Крона, цепляясь за слова. – Умоляю о смерти.

Точно. Капитан подошла к ней.

– Что выбираешь?

Крона заморгала, пытаясь сбросить пелену с глаз. Что-то вокруг нее изменилось. Сумка на столе сдулась – из нее вынули почти все содержимое. Но куда переложили?

Она попыталась осмотреть комнату, а затем, вздрогнув, поняла, в чем дело. Капитан разместила вокруг стула Кроны еще несколько бутылок, изобразив священный пентакль. Значит варгов шесть – один у нее на коленях и пять на полу, в пределах одного пинка.

Их частицы плавают в бутылках, искажаются, давят, пытаются добраться до нее. Бесплотный коготь, выпученный глаз. Ощеренные зубы. Челюсть, только наполовину покрытая плотью.

Теперь с отчаянием боролся страх. Ее варгангафобия требовала, чтобы она отдалась ей. Оцепенение, вызванное камнем отчаяния, на мгновение уступило место раскаленному железу паники. Они были слишком близко – все они. Варги приближались, давя на шрамы, готовые выскользнуть из бутылок и рвануть к ее горлу и дальше вверх – к носу, к глазам, растворяя ее внутренности.

Затем паника изменилась, страх подпитывал отчаяние, требуя, чтобы она попросила Де-Лию перерезать ей горло, взять саблю и разрубить ее, прежде чем ей придется мучиться от того, что ее съедят заживо изнутри.

Почему она раньше думала, что сможет с этим справиться, что Уткин сможет помочь ей? Страх был слишком велик: он раздувался внутри, как опухоль, поглощая всю здоровую крепкую плоть.

Борись с этим. Борись! Она злилась на себя.

– Де-Де-Лия, – простонала она. – Я не могу… нам надо… помочь … друг другу.

Крона была заперта внутри себя отчаянием и спрашивала себя, была ли Де-Лия точно так же заперта, но не внутри себя, а снаружи – где-то очень-очень далеко, отстраненно наблюдая за происходящим. Была ли ее отстраненность такой же, как в погребе, где она, казалось, знала об обстоятельствах, когда ее освободили от оков?

Крона считала, что, несмотря на камень, крепко державший ее на поводке отчаяния, ей удавалось вернуться в себя только благодаря стечению обстоятельств и подготовке. Может, с Де-Лией происходит то же самое? Может, им удастся преодолеть магию и отбросить ее подальше.

На Крону снова накатила непреодолимая волна пустоты и скорби – поток, который вознамерился поглотить ее. Пальцами она нащупала банку на коленях, почувствовала, как напряглись на предплечьях мускулы от сменяющих друг друга желаний: разбить ее о землю и отбросить как можно дальше от себя, надеясь убежать до того, как бесплотные существа обретут плоть, нальются силой и кинутся за ней.

Борясь с собой, она успокаивала руки, с усилием отрывая их от стекла. Кроне надо было привлечь внимание Де-Лии к себе раньше, пока еще у нее были силы и возможность сопротивляться собственному самоубийству.

Я не откажусь от тебя. Я не откажусь от нас, какой бы коварной ни была эта магия.

В глубине сознания она понимала, что ей просто нужно сорвать брошь с камнем отчаяния с тела, но, когда рука потянулась к нему, когда она коснулась рубина голой кожей, камень выпустил новые щупальца, которые впились в ладонь, кололи, раздирали плоть, скользили по фалангам пальцев, по предплечью, замораживая его. Дыхание у нее перехватило, легкие пытались вдохнуть воздух. Она сделала только хуже.

– Де-Лия… помоги.

Сестра схватила банку с колен Кроны, тело ее тряслось, и по нему волнами катилось напряжение, будто раздирая ее на две части.

Не отвечая, Де-Лия крепче сжала банку, стиснув пальцы, но задрожала и внезапно разозлилась. С диким ревом она швырнула ее о деревянный пол, расколов на сотни крошечных осколков.

Крона вскрикнула – слабо, едва дыша.

Очевидно, Де-Лия подумала, что сестра сделала свой выбор: смерть от аннигила из банки.

Монстр разрастался, радовался свободе и готовился к первой трапезе. Он быстро обретал форму, туман уплотнялся и уже почти принял надлежащий физический вид.

Все было кончено. Они были обречены. Можно сдаваться.

Крона рухнула на стул, почувствовав, как улетучиваются остатки ее сил и решимости. Подхватив со стола саблю, Де-Лия повернулась, чтобы уйти, несомненно, чтобы найти Гэтвуда и помочь ему завершить его план – убийство и расчленение несчастной Мелани Дюпон.

Но Крона не могла позволить ей уйти, ничего не сказав на прощание. Ей надо было сказать хоть что-нибудь.

Я люблю тебя. И ненавижу тебя. Скучаю по тебе. Ты ни в чем не виновата. Я прощаю тебя.

Когда она приоткрыла губы, чтобы произнести «ты мне нужна», в ее голове мелькнул образ маленькой Де-Лии, которая кричала, когда увидела, как чудовище пожирает их отца. И когда Крона заговорила, у нее с языка сорвалось странное слово. Слово, которое она не понимала.

– Мимулюся.

Де-Лия замерла, так и не шагнув вперед, повернулась к Кроне. Лицо ее по-прежнему ничего не выражало. Крона не знала, что будет дальше. В погребе капитан пришла в ярость, начав сметать все вокруг, кроме Гэтвуда. Вдруг она сделает то же самое сейчас?

– Камень, – взмолилась Крона почти шепотом. – Сними с меня камень отчаяния.

Варг раздувался, приспосабливаясь к свободе, и довольно зарычал, когда понял, что может расти, не соприкасаясь с причиняющим боль магическим стеклом. Он болтался, как ядовитый занавес, перед стулом Кроны.