– Пришлось. – Офицер усмехнулся. – Целые сутки сидел и потел. А полицейские ходили, как золотари, посуду проверяли. Двести тысяч долларов наворотил.

Погранцы расхохотались. Дальше поезд опять загремел во весь дух – заглушил голоса пограничников.

Поглядывая на военных, Курьер постоял возле окошка в тамбуре. Закурить хотел, но вместо этого подошёл поближе к погранцам. Интересно было их послушать.

Бывалый офицер учил «зелёного» солдата, говорил, что никакой наркотической зависимости у собак не бывает – это расхожая легенда неграмотных людей.

– Хорошая собака – целый клад! – Офицер выставил два пальца так, как собака уши выставляет. – Немецкая овчарка взрывчатку отыщет хоть где. Её обучают специально для города. Овчарка так обозначает найденную взрывчатку: найдет и сядет. А вот спаниель, тот хорошо за наркотой охотится. Находку свою обозначает царапаньем.

– А лабрадоры? – вспомнил солдат. – Лабрадоры тоже неплохо умеют искать и тоже царапаньем обозначают…

Они помолчали. Офицер улыбнулся, глядя в окно.

– Собака – это человек. И даже лучше. Человек может предать, продать. У батьки моего была собака. Чёрная такая сибирская лайка с белыми передними лапами, будто в белых лайковых перчатках. Умная сука. Даже через неделю после дождя верхним чутьём брала следы.

Невольно поддаваясь чувству родства, Курьер подошёл к пограничникам. Сигареты вынул.

– Сибиряк? Земляк? – Обратился к офицеру. – Огонёчком не угостите?

– Не курим. – Офицер машинально глазами обшарил Курьера.

– Вы, конечно, извините, может, я помешал, но вы так складно говорили про собак. А вы по какой специальности будете?

– Кинолог, – ответил офицер, поправляя фуражку.

– Кино, значит, снимаем? – пошутил попутчик.

– Да, снимаем… – многозначительно сказал офицер и усмехнулся тонкими губами, на которых виднелась кривая полоска шрама. – Кое-кого снимаем. Кое-куда отправляем. – Он повернулся к молодому сослуживцу. – Ну, что, сержант? Пошли. Пора.

Оставшись в одиночестве, Курьер почему-то почувствовал себя неуютно, хотя как будто не было причины.

А тепловоз тем временем, отчаянно швыряя километры под колёса, выплясывая да вызванивая, во весь дух катился по Степному Крыму. В раскрытое окно терпко веяло сухой, будто поджаренной полынью. Мелькали деревья красножжёного цвета. Пичуги трещали в придорожных кустах, нимало не смущаясь и не боясь обвального железного грома – давно привыкли. В голубовато-белёсом небе полыхало осеннее солнце, накаляя древний полуостров ничуть не хуже, чем в средине июля. На горизонте, словно сказочный мираж, парящий между небом и землей, маячили в дрожащем стекловидном мареве три могучих параллельных гряды – Крымские горы, гигантским чудищем развалившиеся от Севастополя до Феодосии. Мелькали виноградники, табачные плантации…

«О! – спохватился Курьер. – Я же хотел покурить!» Он почиркал зажигалкой, сделанной в виде коня – искры вылетели из-под копыта. Но толку не было; горючка в брюхе рысака закончилась. Собираясь сходить в вагон-ресторан, прикупить огоньку, Курьер остановился в тамбуре плацкартного вагона, где собралось народу как на митинг – курильщики дымили во все трубы. Кто-то вспоминал былое время и говорил, что эти райские места раньше были доступны простому народу.

– А теперь? – печалился мужичок в серой шляпе. – Не послали бы меня в командировку, а послали бы на… – Мужичок похохатывал. – Я уже сто лет, ребята, не купался в море, потому что я всё время купаюсь только в горе.

Раздобыв огонька у курильщиков, Курьер подумал: и ему с командировкой повезло. Потом хлопнули двери – ещё кто-то в тамбур вошёл и басовито загудел:

– У вас тут, мужики, табачная плантация. Чем папироску выкурить – винца лучше примите.

И после этого разговор перекинулся на виноградники. Мужичок в серой шляпе, работящей ладонью убирая улыбку с морщинистого лица, громко стал печалиться о том, как во время «антиалкогольной компании» было угроблено тридцать процентов лучших виноградников.

– А чтобы вам было понятно, господа и товарищи, – сокрушался мужичок, серой шляпой отбиваясь от дыма, – во время Великой Отечественной войны было уничтожено двадцать два процента. Вот такие правители, мать их и батьку. А сколько загроблено техники, на валюту закупленной за границей. На металлолом были пущены целые цеха по разливу вина и водки. Ухайдакали целые заводы.

– Дури было много, – соглашались. – Только рождаемость у нас в те годы увеличилась на полтора миллиона человек. А теперь вымираем.

– Страна парадоксов. Тут любое хорошее дело доведут до абсурда.

Потом переключились на пейзажи за окном: что да как называется и почему. Среди курильщиков нашёлся худощавый «экскурсовод», человек из местных. Перекрывая грохот многотонного железа, экскурсовод стал говорить, что старое название Балаклавы – Симболон, который в 1357 году был завоеван генуэзцами, а в 1475 году захвачен турками. Это они назвали – Балаклава. «Гнездовье рыб», так переводится. В этом гнездовье много чего было. Восточный кусок этого Крымского пирога с девятого века входил в состав Тмутараканского княжества. Жили здесь потомки скифов, готов, тавров, хазаров и печенегов.

– А как насчёт потомков нечистой силы? – неожиданно громко поинтересовался Курьер. – Нишыстазилу знаешь? Нет? А насчёт Князя Тьмы? Откуда он родом? Может, из этого Тмутараканского княжества?

«Экскурсовод» смутился.

– Я не готов ответить на ваш вопрос.

– Ну да! Ты же не юный пионер! – Курьер заговорил как-то странно – хамовато, развязно. Он говорил и глубоко затягивался чужой сигаретой, которую взял из пачки в курьерской сумке. А сигарета была не простая. Курьер подсознательно, мельком отметил неестественно приятный привкус табака, но не придал значения. И вот теперь, когда он докурил до корешка, он как-то диковато развеселился, разговорился и начал подмигивать.

– Все думают, что я – Иван-дурак. А я не пальцем деланный. Я – Златоуст! А вы даже не знаете, кто такой Нишыстазила. Патриоты, бляха-муха, называются. Врага надо знать в лицо, даже если это не лицо, а харя. А кто такой Воррагам? Тоже не в курсе? Как тут всё у вас запущено, кошмар.

3

Жара золотою смолой лениво сползала с лазурного неба – вечер близился. Багряные блики цветочными лепестками затрепетали по Степному Крыму. В прохладном воздухе угадывался запах и привкус недалёкого моря – мерещился расколотым солоноватым арбузом. В раскрытое окошко волнами плескалась фруктово-полынная свежесть. Далёкие вершины гор зарозовели. Сбавляя скорость, ослабляя железные мускулы, тепловоз подтягивался к Балаклаве. Проводник по вагону пошёл, приглушенно долдоня с приятным акцентом:

– Балаклава! Балаклава! Хто просил прэдупрэдить? Разметавшись поверх одеяла, расшитого узорами, Курьер беспечно спал. И вдруг – будто шилом кольнули. Подскочил, потёр глаза, удивляясь тому, что находится на кровати. Когда он сюда забрался? Не помнит.