Юлию передернуло, голос ее дрогнул. Луцию до боли захотелось обнять ее, но он подавил этот порыв, зная, что не имеет на это права, и боясь, что не вынесет, если она оттолкнет его.

– Гай умеет приспосабливаться, – промолвил он, подумав при этом: «Как и его сестра». – Уверен, с ним все будет хорошо.

Он закашлялся и прикрыл рот рукавом.

– Луций, ты нездоров.

– Ерунда, простуда. Кашляю громко, а так ничего страшного. Я просто зашел предложить… – Он пожал плечами. – По правде, так я и сам не знаю, зачем зашел.

Юлия смотрела на пламя жаровни.

– Может быть, ты хочешь повидать сына?

– Думаю, лучше этого не делать.

– Он растет очень быстро. Всего шесть лет, а уже умеет читать. Про дядюшку знает, и ему снятся странные сны о пиратах. А как похож на тебя!

У Луция стало тесно в груди, словно на сердце лег тяжеленный камень. Не стоило ему сюда идти. Он уже собрался уходить, когда в комнату вбежал раб с тугим, перевязанным шнуром и запечатанным пергаментным свитком в руках. Стоило Юлии увидеть его, как глаза ее расширились.

– Это?..

– Да, госпожа. Письмо от твоего брата.

Юлия развернула свиток, торопливо просмотрела текст и ударилась в слезы. Луций приготовился услышать самое страшное, но тут Юлия откинула голову и рассмеялась:

– Он свободен! Гай жив, здоров и свободен! О, это чудесно! Луций, ты должен это услышать!

«Дорогая сестра.

Сорок дней меня удерживали в плену против моей воли. Теперь, благодаря присланному тобой выкупу, мне вернули свободу. Я приобрел не самый приятный опыт, однако в остальном со мной все хорошо. А вот о тех, кто удерживал меня в плену, того же сказать нельзя. Освободившись, я тут же снарядил за пиратами погоню. Правда, особо гоняться не пришлось: эти пустоголовые тупицы, спеша потратить вырученные за меня деньги, без промедления направились в ближайший порт, где разбрелись по тавернам и публичным домам. Мы не только легко переловили их, но даже успели вернуть заметную часть выкупа: сколько можно, верну тебе немедленно, остальное – немного позже. Кресты, на которых мы распяли пиратов, установлены не вершинах холмов так, чтобы было видно с каждого проходящего корабля. А ведь, находясь в плену, я предупреждал их, что они плохо кончат, – так оно и вышло. Я смотрел, как они умирают один за другим. Прошу тебя, всеми способами распространи эту историю по всему Риму. Между нами: весьма горжусь тем, как обернулась эта история. Справедливость восторжествовала, достоинство римлянина не посрамлено. Этот эпизод основательно украсит мое жизнеописание и поспособствует продвижению по Стезе чести».

Юлия снова рассмеялась:

– Гай всегда смотрит в будущее. Полагаю, быть ему со временем консулом. А ты как думаешь?

Луций, у которого пересохло во рту, а горло саднило от кашля, прохрипел:

– Похоже, быть ему новым Суллой.

– Луций! Что за ужасные слова!

– Или новым Крассом. С той лишь разницей, что твой брат, возможно, преуспеет там, где Красс потерпел неудачу.

Прежде чем Юлия успела что-то ответить, в комнату вбежал их сын. Следом появился его пожилой наставник-грек.

– Прошу прощения, госпожа, но мне его было не удержать. Новость о том, что ты получила письмо от брата, уже облетела весь дом. Маленький Луций хочет узнать…

– Где дядя Гай? – закричал мальчик. Луций же, увидевший, что у него на шее висит фасинум, родовой амулет, испытал и удовлетворение и боль одновременно. – Что с дядей Гаем? Пираты не обижают его?

Юлия взяла лицо мальчика в свои ладони.

– Нет, ни капельки. Храбрый дядя Гай спасся от пиратов.

– Спасся?

– Да, спасся. А знаешь, что он сделал потом? Устроил за ними погоню, поймал их и убил.

– Всех пиратов?

– Всех до одного. Дядя Гай велел прибить их гвоздями к крестам, и они приняли страшную смерть, которую заслужили. Больше эти ужасные морские разбойники никого не обидят.

– Потому что дядя Гай их убил?

– Да. Поэтому тебе больше не должны сниться про них страшные сны, ведь их больше нет. Зато здесь, в комнате, есть кое-кто, с кем тебе надо поздороваться.

Юлия подняла глаза, но Луций уже исчез.

На улице на него напал страшный приступ кашля. Выдыхая на ходу клубы пара, он шел бесцельно, но торопливо. Раб едва поспевал за ним. Мысли Луция путались. Из-за жгучих слез, которые стекали по щекам, перед глазами все расплывалось. Под ноги он не смотрел и мест, где мостовая покрылась ледяной коркой, не видел. Раб, правда, углядел наледь, но, когда выкрикнул господину предупреждение, было уже поздно.

Луций ступил на лед, поскользнулся, полетел навзничь, стукнулся затылком о мостовую и замер. Из-под его головы стала растекаться лужица крови.

Раб, увидев пустые, безжизненные глаза хозяина и неестественный излом его шеи, издал крик ужаса, но поделать уже ничего не мог. Луций был мертв.

Настали иды фебруария. Со времен царя Ромула этот день посвящался обряду, называвшемуся луперкалии.

Начало ему положила мальчишеская забава юных братьев Ромула и Рема и их друга Потиция, когда они шутки ради бегали по холмам, скрывая лица под волчьими масками. Происхождение этого обряда было давно забыто, как и происхождение большинства других, но, невзирая на это, римляне свято чтили традиции, унаследованные от предков. Уделяя внимание мельчайшим деталям, они скрупулезно исполняли таинственные обряды, приносили жертвы, участвовали в церемониях, истоки, смысл и подлинное значение которых были скрыты во тьме веков.

Римский календарь был полон подобных загадочных праздников, и для исполнения всех бесчисленных ритуалов существовало множество жрецов. А поскольку религия определяла (или по крайней мере объясняла) решительно все действия государства, комиссии сената скрупулезно изучали календарь, выявляя прецеденты и устанавливая, в какой день может (или не может) быть принято то или иное постановление.

Почему римляне столь свято следовали традициям? Тому имелось убедительное объяснение. Каково бы ни было происхождение тех или иных обрядов, установившие их предки римлян смогли снискать благоволение богов в большей степени, нежели все прочие известные им народы. Одно это представлялось достаточным основанием для того, чтобы потомки, получившие в наследство благоденствие и величие, продолжали скрупулезно выполнять установленные предками обряды, даже если понятия не имели об их первоначальном значении. Поступать иначе значило бы испытывать Фортуну. Логика являлась краеугольным камнем римского консерватизма.

И вот, как это было заведено предками много столетий назад, городские магистраты вместе с юношами из знатнейших фамилий бегали нагишом по улицам города и ремнями из шкуры жертвенного козла хлестали попадавшихся навстречу девушек и молодых женщин. Беременные или желавшие забеременеть женщины, охотно подставляли себя под эти удары, поскольку считали, что это способствует плодовитости и облегчает роды.