Мы пересекли границу уже за полночь. Маркус предъявил свой британский паспорт, а я — свой марокканский. Я заметила, что он обратил на него внимание, но ничего не спросил по этому поводу. Людей да Силвы не было видно — лишь пара сонных полицейских, не имевших ни малейшего желания терять с нами время.

— Что ж, может, стоит где-то остановиться и поспать — мы ведь уже в Испании и знаем, что нас никто не преследовал и не опередил. Завтра я могу сесть на поезд, а ты — вернуться в Лиссабон, — предложил Маркус.

— Лучше поскорее попасть в Мадрид, — сквозь зубы ответила я.

Мы продолжили путь по пустынной дороге, погруженные каждый в свои мысли. Недоверие принесло с собой подозрительность, а та вызвала молчание — напряженное и неловкое, полное мучительных сомнений. Несправедливое с моей стороны молчание. Маркус только что вытащил меня из худшей переделки в моей жизни и теперь должен был вести машину ночь напролет, чтобы доставить по назначению целой и невредимой, а я платила ему неискренностью, отказываясь что-либо прояснить и развеять сомнения. Но я просто не могла ничего ему рассказать. Не должна была этого делать, мне следовало сначала разобраться с подозрениями, появившимися после ночного разговора с Розалиндой. Хотя, возможно, и стоило слегка приподнять завесу, обронить несколько слов о вчерашнем вечере, дать немного информации. Это было выгодно нам обоим: Маркус мог, хотя бы частично, удовлетворить свое любопытство, а я — подготовить почву для того, чтобы подтвердить потом свои догадки.

Позади уже остались Бадахос и Мерида. Мы не проронили ни слова, после того как миновали пропускной пункт на границе, и взаимное недоверие сопровождало нас по бесконечным шоссе и римским мостам.

— Ты помнишь Бернхардта, Маркус?

Мне показалось, что мускулы его рук напряглись, а пальцы сильнее стиснули руль.

— Да, конечно же, помню.

Темный салон машины внезапно наполнился образами и запахами того дня, после которого все между нами изменилось. Летний марокканский вечер, мой дом на Сиди-Мандри, журналист, ждущий меня под балконом. Многолюдные улицы Тетуана, сады Верховного комиссариата, оркестр халифа, бодро игравший гимны, кусты жасмина и апельсиновые деревья, галуны и военная форма. Бейгбедер, с энтузиазмом исполнявший свои обязанности радушного хозяина и не знавший еще, что наступит время, когда человек, в честь которого он давал прием, низвергнет его одним взмахом руки и выбросит, как балласт, за борт. Группа немцев, собравшихся вокруг гостя с кошачьими глазами, и просьба моего спутника раздобыть для него тайную информацию. Другое время, другая страна, но все, в сущности, почти то же. Почти.

— Вчера он был на ужине на вилле да Силвы. Потом они проговорили далеко за полночь.

Я знала, что Маркус хочет узнать больше, но вынужден себя сдерживать: ему требовались факты и подробности, однако он не решался меня расспрашивать, поскольку не совсем доверял. Милая Сира в действительности тоже стала другой.

В конце концов Маркус не выдержал:

— Ты слышала, о чем они говорили?

— Нет, абсолютно ничего. А у тебя есть какие-нибудь предположения, что может их связывать?

— Ни малейших.

Я лгала, и он это знал. Он лгал, и я это знала. И ни один из нас не собирался пока открывать карты, но упомянутая мной небольшая деталь вчерашнего вечера помогла несколько ослабить натянутость. Возможно, потому, что воскресила в памяти прошлое, в котором не было столько фальши, и это заставило нас вспомнить, что оставалось еще нечто соединяющее нас, несмотря на ложь и недоверие.

Я старалась сосредоточить взгляд на дороге и взбодриться, но напряжение последних дней, несколько бессонных ночей и только что пережитые потрясения совершенно лишили меня сил, и мной завладела непреодолимая слабость. Слишком долго мне пришлось ходить по канату без страховки.

— Хочешь спать? — спросил Маркус. — Можешь прилечь мне на плечо.

Я обхватила его правую руку и прильнула к нему, чтобы было теплее.

— Поспи. Осталось немного, — прошептал он.

Я начала проваливаться в темный бурлящий колодец, где меня ожидали сцены недавних событий, искаженные причудливым зеркалом сна. Преследователи, размахивающие навахами, долгий и влажный поцелуй змеи, жены владельцев вольфрамовых рудников, танцующие на столе, да Силва, показывающий что-то знаками, плачущий Гамбоа и мы с Маркусом, бегущие в темноте по улицам медины в Тетуане.

Не знаю, сколько времени прошло до того момента, когда я очнулась.

— Просыпайся, Сира. Мы уже в Мадриде. Куда тебя отвезти?

Его голос, прозвучавший над ухом, разрушил мой сон, и я начала постепенно возвращаться к реальности. Я обнаружила, что по-прежнему сижу, прижавшись к Маркусу и обхватив его руку. Оторваться и поднять одеревеневшее тело было нелегкой задачей. Я медленно сделала это: шея онемела, и затекли мышцы. Плечо Маркуса, должно быть, тоже болело, но он не показал этого. Я молча посмотрела в окно, пытаясь пригладить волосы. Над Мадридом занимался рассвет, но на улицах еще горели фонари. Немногочисленные, одинокие, грустные. Мне вспомнился Лиссабон с его роскошным ночным освещением. В обнищавшей Испании об этом можно было только мечтать: ночами здесь царила почти полная темнота.

— Который час? — наконец спросила я.

— Почти семь. Ты довольно долго спала.

— А ты, наверное, совсем без сил, — сонно заметила я.

Я назвала Маркусу свой адрес и попросила остановить машину на противоположной стороне дороги, в нескольких метрах. Было уже почти светло, и на улице появились первые пешеходы — разносчики газет, служанки, продавцы и официанты.

— И что ты собираешься сейчас делать? — спросила я, глядя через стекло на проходивших мимо людей.

— Для начала — снять номер в «Паласе». Потом немного посплю, отдам в чистку свой костюм и куплю себе новую рубашку. Я весь перемазался углем, когда прыгал на пути.

— Но ты достал мой альбом…

— Не знаю, стоило ли ради этого рисковать: ты ведь так и не сказала, что там такое.

Я пропустила эти слова мимо ушей.

— А когда приведешь себя в порядок, чем займешься?

Я говорила, не глядя на Маркуса и продолжая смотреть в окно в ожидании подходящего момента для следующего шага.

— Поеду в головной офис своей компании, — ответил Маркус. — Он находится здесь, в Мадриде.

— И исчезнешь так же быстро, как тогда в Марокко? — спросила я, не переставая следить взглядом за утренним движением на улице.

Он ответил со слабой улыбкой:

— Пока не знаю.

В этот момент из моего подъезда вышел консьерж, отправившийся в молочный магазин. Путь был свободен.

— На тот случай если ты снова решишь испариться, я приглашаю тебя на завтрак, — сказала я, быстро распахивая дверцу автомобиля.