Нынешние инквизиторы уже не являются профессионалами, пришедшими из‑за границы, это церковники Арагонского королевства; некоторые из них происходят из отдаленных монастырей, служат инквизиции какое-то время, а потом возвращаются туда, откуда прибыли. Инквизиторы меняются, но Фелип остается на своем месте. Не будучи теологом, он выучил достаточно, чтобы обсуждать с инквизиторами различные вопросы на их уровне. Он пользуется той темной силой лидерства, которую применял, еще будучи мальчишкой, а также своими сведениями относительно непростых интриг в этой организации, чтобы контролировать ее. В результате в его руках сосредоточено больше власти, чем у собственно инквизиторов. Фелип сейчас сам является воплощением инквизиции в Барселоне.

Жоан ошеломленно смотрел на Бартомеу.

– Какие ужасные новости! – воскликнул он.

В ту ночь он долго не мог уснуть и поднялся с постели, чтобы записать в своем дневнике: «Дай Бог, чтобы наше возвращение в Барселону не стало трагической ошибкой».

С самого приезда Жоан с нетерпением ждал вестей из Италии – не только от семьи, но и от своих друзей. И в ожидании этих новостей он, как и в юности, стал частым гостем портовых таверн, где можно было поболтать с моряками, недавно прибывшими из Италии. В одну из первых своих вылазок Жоан пришел в заведение, куда часто ходил ранее, и, не успев войти, понял, что обстановка там не имела ничего общего с той, которую он помнил. За столиками сидели несколько ярко накрашенных женщин, которые, демонстрируя глубокие декольте, не могли быть никем иным, как проститутками; еще парочка ожидала клиентов на улице около двери, несомненно ведущую в каморки, где они занимались своим ремеслом. У Жоана не было ни малейшего желания воспользоваться их услугами, и он собрался покинуть притон, как вдруг услышал обрывки разговора моряков, игравших в кости. Они говорили по-неаполитански. Жоан подошел к хозяину таверны и заказал кувшин вина.

– Вы новичок в городе? – спросил трактирщик.

Жоан внимательно посмотрел на него: мужчина не походил ни на кого из тех, с кем он был знаком десять лет назад.

– Допустим, я недавно приехавший сюда иностранец, – улыбнувшись, ответил ему Жоан.

Он взял кувшин с вином и стакан и уселся недалеко от неаполитанцев, чтобы заговорить с ними, как только в игре наступит пауза. Когда Жоан отвернулся, трактирщик подал сигнал двум типам, на которых новичок не обратил внимания и которые тут же заявили о своем присутствии.

– Привет, дружочек! – крикнул один из них. – Хочешь попробовать настоящую женщину? У меня тут есть несколько знойных овечек.

Жоана покоробили грубые манеры и нахальный тон этого типа, а также то, каким образом он предлагал своих женщин. В голове мелькнула мысль, что со стороны этого наглеца было весьма опрометчиво тыкать ему. Он повернулся, чтобы посмотреть на него: это был уродливый субъект лет тридцати, внешность которого вполне соответствовала его низости. Жоан в ответ лишь отрицательно покачал головой и снова сосредоточился на моряках.

– Ты видел? – сказал другой тип первому. – Этот говнюк даже не отвечает тебе.

Жоан понял, что эти мужчины были не только сутенерами, но и драчунами, привыкшими запугивать более слабых. Он ничего не сказал и сделал вид, будто внимательно следит за игрой в кости.

– Да он глухой, – насмешливо произнес первый и добавил: – И жид к тому же.

Слово еврей Жоан не почитал за оскорбление, но для тех типов это было самым ужасным бранным словом. Он понял, что за этим последует нападение и что он избежит драки только в том случае, если подчинится и оплатит немудреные услуги одной из этих женщин, независимо от того, воспользуется ими или нет.

«Подобное происходит по вине инквизиции», – в ярости подумал Жоан: эти типы, почитая себя старыми христианами, свято верили в то, что так называемая чистота крови делала их чуть ли не аристократами. Достойный гражданин, у которого были иудейские предки, уже только по этой причине мог подвергнуться подозрению и боялся попасть в лапы инквизиторов, в то время как подонки вроде этих, похоже, были неуязвимы с точки зрения властей. Эти люди принадлежали к отребью, которое пело здравицы инквизиции и развлекалось, оскорбляя и швыряя камни и нечистоты в сторону осужденных, прогоняемых по улицам босыми, одетыми в позорные санбенито и остроконечные колпаки, – с веревкой на шее и погасшей свечой в руках они шли к костру, на котором им предстояло сгореть заживо. Типы, задиравшиеся сейчас к Жоану, принадлежали к тем нелюдям, которые издавали победные крики, когда языки пламени лизали тела несчастных, и изображали из себя истых христиан, падая на колени и воздевая руки к небу, симулируя сострадание, хотя и не испытывали его. Жоан почувствовал, как страх, смешанный с отвращением, которое вызывала в нем инквизиция и собственно Фелип, сменяется яростью по отношению к этому сброду. Через мгновение он ощутил, как неконтролируемый гнев заполнил его, завязывая внутренности в узел.

– Ты что, не слышишь меня, обрезанная свинья? – крикнул ему один из убийц.

В таверне воцарилось молчание; неаполитанцы перестали играть в кости, и все воззрились на Жоана. Он ничего не сказал и съежился на своем стуле, сосредоточив внимание на стакане с вином. Именно в этот момент гнусный тип, вдохновившись пассивностью Жоана, подошел к нему сзади и, положив руку на плечо, сжал изо всей силы, чтобы заставить его повернуться.

Жоан был не только свидетелем многих драк в тавернах, но и участником некоторых из них. Самые страшные из тех, что он помнил, случились в Барлетте, когда итальянские, испанские и немецкие искатели приключений, доведенные до крайности голодом и жуткими условиями, а потому представлявшие собой настоящий взрывной коктейль, сходились в рукопашном бою, в котором было позволено все, кроме применения оружия. Использование кинжала или меча расценивалось как желание убить. К ударам, какими бы жестокими они ни были, проявлялась терпимость, но Великий Капитан отдавал приказания вешать каждого, кто осмеливался пырнуть ножом противника.

Жоан все еще прекрасно владел коротким копьем своего отца, руки его были крепкими, и в целом он находился в приличной форме. Он сказал себе, что солдат, сражавшийся под командованием Великого Капитана, адмирала Виламари и Цезаря Борджиа не должен мириться с тем, чтобы эти подонки угрожали ему.

Заученные движения вкупе с испытываемой им яростью ускорили реакцию и усилили свирепость. Неожиданно для всех он повернулся, сбросив со своего плеча клешню типа, стоявшего за его спиной, и одновременно швырнул ему в лицо кувшин с вином, который быстро взял со стола. Не дожидаясь ответа на свою атаку, он схватил табурет, на котором сидел, и обрушил на второго типа, раз и еще раз нанеся ему сильнейшие удары. Попытка проходимца прикрыться руками не принесла желаемых результатов: первый удар пришелся ему прямо в физиономию, а второй в спину, когда при попытке к бегству он споткнулся и упал. Гнусный тип остался лежать на полу. Проститутки заверещали, а некоторые из них даже набросились на Жоана, пытаясь вонзить ему ногти в лицо. Первую он отбросил ударом кулака, а вторую отпихнул в сторону очага. Хозяин постоялого двора и не занятые в потасовке жрицы любви с громкими криками бросились ей на помощь.