– Жоан! – воскликнул Аблулла. – Да благословенно будет имя Господне! Какая радость!

С несвойственной для своего возраста живостью Абдулла положил очки на стол, сунул перо в чернильницу, отодвинул одну из боковых шторок и пошел ему навстречу.

– Учитель! – Жоан нежно обнял его.

Бартомеу, прекрасно знавший, насколько трепетно они относились друг к другу, обменялся с ними несколькими фразами и оставил их наедине, сославшись на то, что его ждут другие дела. Они уселись друг напротив друга, и Абдулла, молча оглядев Жоана, счастливо улыбнулся. Затем старик напустил на себя серьезность и строго, как во времена, когда Жоан был его учеником, произнес:

– Ну а теперь рассказывай.

Прежде чем начать рассказ, Жоан вновь посмотрел на него с нежностью. Как же он был благодарен этому человеку за все, чему тот научил его! Абдулла похудел, морщины на лице стали более глубокими, но взгляд его, хотя и немного потускневший с возрастом, по-прежнему оставался твердым. Жоан неожиданно почувствовал себя ребенком, оказавшимся наедине со своим мудрым наставником. Он ласково взял костлявые руки старика в свои и, поглаживая их, стал рассказывать о своих приключениях в Италии, о своих мечтах и надеждах. Время от времени, когда Жоан заканчивал очередной эпизод, учитель прерывал его, спрашивал о том, какие выводы он сделал для себя, и Жоан был вынужден заново обдумывать пережитое и погружаться в него в поисках нового смысла. К полудню, хотя им еще много о чем нужно было поговорить, Жоан захотел поделиться с Абдуллой своими переживаниями.

– Я чувствую беспокойство в связи с моим возвращением в Барселону и с той миссией, которая на меня возложена. Не знаю, справлюсь ли.

– Ты веришь в то, что должен сделать? – спросил старик. – Ты на самом деле ценишь свободу мысли, свободу чтения?

– Да, – ответил Жоан решительно. – Мой отец хотел, чтобы я был свободным человеком. И я намерен выполнить его волю, которая одновременно является и моей, с помощью книг.

– Свобода… – задумчиво произнес Абдулла. – Какое чудесное слово! Но в то же время какое эфемерное, ускользающее понятие. – И улыбнулся. – Не переживай. Если станешь делать то, что подсказывает тебе сердце, окажешься прав и к тому же сделаешь это хорошо. Ты будешь свободным и поможешь другим стать свободными.

Жоан с благодарностью посмотрел на него. Образ мыслей старого учителя по-прежнему придавал ему сил, как и в детстве.

Тем вечером Жоан посетил книжную лавку, рекомендованную ему Бартомеу. Это было просторное заведение, расположенное в отличном месте. Он оценил возможности переделки внутренних помещений и отметил, что выбор книг был очень скудным; ему со своей семьей наверняка удастся сделать лавку великолепной. Жоан купил прекрасную книгу – почасовой молитвенник c миниатюрами, чтобы подарить своей невестке Агеде; он знал, что этот подарок понравится не только ей, но и мастеру Элою и его брату Габриэлю.

Жоан вышел из лавки окрыленным и направился к дому своего брата, обдумывая те усовершенствования, которые ему придется сделать, если он приобретет эту книжную лавку. Он также думал о том, как сильно обрадуется его супруга. Но вдруг громкий окрик вырвал его из мира мечтаний:

– Прочь с дороги, деревенщина!

Он услышал стук копыт, увидел, как люди разбегаются в стороны, и еле успел отскочить, чтобы его не затоптали лошади.

– Подлец! – прорычал Жоан и обернулся, чтобы увидеть гнусного типа, который с легкостью готов был раздавить прохожих.

Это был высокий и грузный человек, одетый в бархатные одежды пурпурного цвета и черный плащ. С его пояса свисал меч. На шее болталась массивная золотая цепь, а рыжеволосая голова была покрыта широкой шляпой, тоже черного цвета. Жоан мгновенно узнал эти темные глаза с красными прожилками: Фелип Гиргос. За ним следовали двое вооруженных всадников. Мужчины расчищали себе путь в толпе, не обращая никакого внимания на то, что среди людей были старики, женщины и дети. Взгляды Жоана и Фелипа пересеклись лишь на мгновение, и всадники продолжили свою бешеную скачку.

Жоан вздрогнул. Этот почти сорокалетний человек был его злейшим врагом. Худший из убийц, душегуб, который наслаждался убийством людей во время войны и по вине которого были сожжены на костре покровители Жоана – книготорговцы Корро. Живя в Италии, Жоан пытался стереть его облик из своей памяти. Однако временами этот человек появлялся в его ночных кошмарах, и сны об инквизиции, несмотря на то что прошло уже столько лет, все равно продолжали беспокоить его. Жоан вернулся в кузницу Элоя обеспокоенный: все эти годы он надеялся забыть о Фелипе Гиргосе, рассчитывал, что он исчезнет не только из его памяти, но и из его жизни. Но этого не произошло: Жоан только что лицезрел своего врага – спесивого и всесильного.

Той ночью он записал в дневнике: «Мои римские кошмары могут стать реальностью в Барселоне».

100

– Вчера я видел Фелипа Гиргоса, надменно восседавшего на своем коне, – сообщил он на следующий день Бартомеу. – Он давил людей на улице. Наши взгляды встретились, и я не могу сказать, узнал ли он меня. Все эти годы я хотел забыть о нем, но подозреваю, что он по-прежнему ненавидит меня, и прошу вас разузнать о нем. Я должен знать своих врагов.

Бартомеу в задумчивости посмотрел на него, прежде чем ответить.

– Боюсь, он по-прежнему твой враг, – после довольно продолжительной паузы медленно произнес он. – Этот человек из тех, кто никогда не забывает обид и не прощает. Ему удалось избежать обвинения в ограблении дома семьи Корро, потому что он хорошо ладит с инквизицией, ибо является их тайным доносчиком, а подобные люди не подлежат светскому суду. Ему даже удалось отомстить своим покровителям, отправив их на костер, несмотря на то что эти люди дали ему кров и обучили его профессии. Отец Фелипа был нашим товарищем во время гражданской войны, и, когда он погиб в бою, Антони Корро взял его сына под свое покровительство. Но он ничего не мог сделать с тем, что парень получился с червоточинкой. Они пригрели на груди змею, которая смертельно ужалила их.

– Да, я слишком хорошо помню все это, – сказал Жоан, чувствуя, как к горлу подкатывается ком. Перед его мысленным взором возникла ужасная картина: супруги Корро, одетые в позорные балахоны санбенито, а их головы увенчаны остроконечными колпаками осужденных инквизицией.

– Фелипу было мало того, чтобы остаться простым чиновником инквизиции или стать судебным приставом – альгвасилом. Тщеславие повело его по дороге, устланной трупами, и теперь он занимает пост дознавателя, – продолжал торговец. – Если представить себе каталонскую инквизицию как пирамиду, то выше его стоят только сами инквизиторы. Кроме того, за последние годы личные качества инквизиторов претерпели сильные изменения. Во времена Торквемады, в самом начале, они были воинственными и абсолютно нетерпимыми к попыткам противостояния им со стороны местных властей. Вскоре исполнится уже восемнадцать лет с тех пор, как инквизиции удалось укорениться в Барселоне. С той поры они раздавили всех своих врагов, так что никто не отваживается противостоять их указам.