– Ты о Жанин подумал? – продолжил Дэвид. – Ей ведь тоже нелего пришлось.

Майлзу нечего было возразить. Особенно после того, как, посадив дочь в “джетту”, он рванул прочь от стрельбы, словно был законным опекуном, словно у матери ребенка не было ни малейшего права голоса, – в тот момент, разумеется, он не думал ни о чем, кроме спасения дочери. Однако долгая неуютная зима на Винъярде предоставила ему возможность подумать, перебрав в памяти обстоятельства того дня, и эти раздумья ничего не изменили. Не то чтобы он плохо относился к бывшей жене, она этого не заслуживала, и, конечно, он был признателен Жанин за то, что она не науськала на него копов и адвокатов. Но за шесть месяцев, минувших с их побега из Эмпайр Фоллз, ни он, ни Тик ни разу с ней не разговаривали. Мало того, о своем местопребывании он сообщил только Дэвиду, но предполагал, что Жанин в курсе. Когда все более-менее утихло, она наверняка сообразила, куда они направились, а позвонив Питеру и Дон, получила подтверждение своим догадкам.

Это было их единственным условием. Да, сказали они, он может жить в их доме столько, сколько потребуется. Они смотрели новости и были полностью согласны с Майлзом: самое разумное – увезти Тик из города, подальше от школы, репортеров и всего прочего. Но оба отказались врать Жанин. К счастью, она не звонила, да и никто не звонил, ни Хорас Веймаут, к примеру, или отец Марк, хотя оба, скорее всего, вычислили, где искать Майлза с дочерью. И пусть точного адреса они не знали, но на острове мир тесен, особенно когда там нет туристов.

Он улыбнулся при мысли о том, что Дэвид, который после того, как Жанин съехалась с Уолтом, даже здоровался с ней сквозь зубы, стал первым, кто упрекнул Майлза в возмутительном пренебрежении ее чувствами. По словам Дэвида, Жанин кое в чем переменилась: бросив работу в фитнес-клубе, она трудилась официанткой в ресторане матери, где набрала почти столько же фунтов, сколько сбросила в прошлом году, бегая по лестнице-тренажеру. О своем браке она почти не упоминала, из чего Дэвид заключил, что между ней и Уолтом уже неладно. Матёрый Лис, как бы естественным образом, переместился из “Имперского гриля” в обновленный “Каллахан”, но больше не раздевался до майки, демонстрируя мускулатуру, и не играл в джин с Хорасом. Если его и подмывало заметить, что его жена толстеет, он прикусывал язык, понимая, чем это для него закончится.

– Не могу привыкнуть к тому, что ты на стороне Жанин, – сказал Майлз брату.

– Кончай придуриваться, – ответил Дэвид. – Я на стороне Тик. По-моему, ты просто балдеешь от того, что тебе не приходится ее ни с кем делить. Тебе нравится, что она нуждается в тебе. Продолжай в том же духе, и она останется такой навсегда.

– Я не позволю ей прибрать к рукам мою дочь, – сказал Майлз.

Короткая пауза на другом конце провода, и затем:

– Я правильно понял, мы теперь говорим о миссис Уайтинг?

– Да. – Майлз был смущен не столько невнятностью своей предыдущей фразы, сколько тем, как легко расшифровал ее брат.

– Майлз, я должен тебе это сказать. По-моему, ты слегка рехнулся на почве миссис Уайтинг. Она уехала из города через неделю после тебя. Ее здесь не было всю зиму. А ее дом выставлен на продажу.

– Дай мне знать, когда его купят.

– Она уже избавилась от большей части своей коммерческой недвижимости, включая “Имперский гриль”. На проекте “Река Нокс” она нажила целое состояние, и с тех пор как Беа отвергла ее предложение и наняла адвоката, она оставила нас в покое. Миссис Уайтинг отваливает отсюда, Майлз.

– Может, ты и прав, – ответил Майлз, хотя не поверил умозаключению брата ни на секунду.

– Если ты беспокоишься насчет Джимми Минти, расслабься. Ему сперва нужно протрезветь, чтобы кому-то напакостить, а он каждый вечер напивается вдрызг в “Фонарщике”.

Для Майлза это не было новостью. Всю зиму брат присылал ему вырезки из “Имперской газеты”, в основном касавшиеся нового “Реставрационного проекта на реке Нокс”, но попадались и заметки о трудах и подвигах офицера Минти с комментариями, написанными мелким аккуратным почерком Шарлин. Вскоре после стрельбы, гремевшей в новостях на всю страну, пока в школе на западе не произошел еще более мрачный инцидент, в Эмпайр Фоллз объявилась супруга Джимми – с женихом и адвокатом, который ознакомил Джимми с ее заявлением о разводе, содержавшим обвинения в эмоциональной и – в единичном случае – физической жестокости, что она грозила обнародовать, и в подробностях, если Джимми вздумает оспорить ее право на развод либо условия опекунства, детально изложенные в сопроводительных документах. Спустя неделю, забрав с собой Зака, она уехала обратно в Сиэтл, где ныне проживала.

Минти, вероятно, сопротивлялся бы, не возникни у него параллельно еще одной проблемы. Ясным и очень ранним утром, когда Джимми еще и бриться не закончил, в его дверь постучал шериф графства с ордером на обыск и командой полицейских в форме, определенно знавших, что они ищут. С рекордной скоростью они нашли ряд предметов – дорогие стереоколонки, новую микроволновку, видеоплеер, – на владение которыми у Минти не обнаружилось никаких документов и чьи серийные номера были тщательно удалены. Он заявил, что купил эти вещи за наличные в Портленде, но чеки не сохранил, и страшно оскорбился, когда ему сказали, что все эти предметы по описаниям в точности совпадают с пропажами, постигшими нескольких местных коммерсантов в результате ночных краж. Его версия сработала бы, не пропусти он один идентификационный номер на внутренней поверхности лазерного принтера, того, что был украден из “Нокс Компьютер” месяца два назад. У Джимми также конфисковали станок для вытачивания ключей вместе с увесистой связкой ключей, квалифицируемых как отмычки, или ключи от всех замков. Пока ему предъявляли обвинение, местная газета поведала публике, что ему вменяют, после чего Джимми уволился из полиции. По словам Дэвида, он выставил свой дом на продажу в надежде оплатить судебные издержки и в настоящее время зарабатывал на жизнь сторожем в асьенде Уайтингов.

– Кстати, он заходил в бар недели две назад, – добавил Дэвид. – Говорил, что Зак в письме спрашивал, как дела у Тик. И просил передать, что зла на тебя не держит.

– До чего мило с его стороны, – засмеялся Майлз. – Да он на мне живого места не оставил.

– Это правда, – согласился Дэвид. – Впрочем, нос у него плохо заживает. Такое впечатление, будто он свой потерял и позаимствовал дубликат у трупа. Какой-то он у него серый. Однако, если бы ты соврал, что тебе жаль, было бы супер.

– Мне и правда жаль, – ответил Майлз, хотя сильно сомневался, дано ли Джимми умение прощать. – Я же говорю, дело не в Минти. Я знаю, что она за человек. Может, я потратил целую жизнь, чтобы разобраться с ней, но теперь я понял.

– Ладно, – сказал Дэвид, – тогда просвети меня.

Майлз ответил решительным “нет”, сознавая, сколь параноидально прозвучат его объяснения. Среди газетных вырезок, присланных братом, была и статья о приобретении Св. Кэт инвесторами из Массачусетса, планировавшими преобразовать церковь в четыре трехэтажных кондоминиума. Наиболее экстравагантная деталь – джакузи в колокольной башне, которую Майлз так и не отважился покрасить. Архитектурные планы иллюстрировали, во что превратится здание, где Майлз с матерью слушали мессу, а рядом были помещены маленькие фотографии отца Тома (до деменции) и отца Марка, оба ныне обитали при Сакре-Кёр. Пусть доказательствами Майлз и не располагал, но был твердо уверен: либо настоящий покупатель церкви – миссис Уайтинг, либо она уже забронировала апартаменты в одном из кондоминиумов, чтобы проводить хотя бы часть года в родном городе, который некогда любила, пока не сгребла под себя все, что в нем было хорошего, и не испоганила. Заводи мотор и управляй процессом, как всегда. И неважно, сколь мало оснований имелось у Майлза для этой уверенности, зато не было ни единого сомнения в своей правоте.