— Еще что?

— По слухам, Марьюшка завела себе нового любовника. Из какого-то знатного рода. Кажется, Моровичи.

— Моровичи? Я знаю многих. Как зовут любовника?

— Доказательств, что он действительно ее любовник, пока что нет. Зовут его Гостемил.

— Знаю такого. Не может быть. Он разве в Киеве?

— Да.

— Удивительно. Более убежденного домоседа я никогда не видел. Если это тот же самый Гостемил, которого знаю я, ему должно быть чуть за тридцать.

— Да.

— Ты видел его?

— Издали.

— Каков он собой?

— Высокий, стройный, надменная осанка, волосы светлые, нос с горбинкой, рот маленький.

— Похоже. Как меняются люди! Стало быть, надоело ему в Муроме, и решил он… Ладно, придется спросить у Неустрашимых. Что еще?

— В Киеве объявился новый городской сумасшедший. Говорит, хоронил Бориса безвинно убиенного. Убили его братья собственные, власть деля, а он его сам хоронил в Вышгороде, а Борис перед смертью очнулся и сказал ему, что хочет видеть Глеба, а ему сказали, что Глеб убит, и Борис заплакал и снова умер.

— Кто ему платит?

— В том-то и дело, что, вроде бы, никто. Я порасспрашивал народ, говорят это какой-то морковник.

— Мы заплатим морковнику и он будет говорить более связно, только и всего. Еще что?

— Ярослав покинул Любеч и едет.

— Домой?

— Нет. В Швецию.

— Что он там забыл?

— Смотрины. Он собирается там жениться.

— Ярослав!

— Да.

— На ком?

— На дочери конунга.

— Правильно, именно это я и хотел ему предложить. Но почему он не посоветовался со мной?

Горясер засмеялся.

— Что ты гогочешь, подлец? Говори.

— Он тебе больше не доверяет, господин мой.

— Совсем?

— Совсем. И когда вернется в Новгород…

— Договаривай.

— Будет трудно. Тебе.

— Что ж. Придется прибегнуть к убеждению.

— Если он не прибегнет к нему раньше тебя.

— Не посмеет, — заверил его Житник. — Кто едет с ним? Сейчас ты за ними последуешь.

— Не проси.

— А?

— Не последую, — сказал Горасер. — В городе — пожалуйста, сколько угодно. А в междугородье — слишком много открытых пространств, а вокруг Ярослава слишком много упрямого народу. Ты это знаешь, недаром ведь спросил — кто едет с ним.

— Кто же?

— Во-первых, небезызвестный Жискар.

— Вот ведь сволочь какая франкская! Кто еще?

— Ляшко.

— Несерьезно. Еще?

— Тот парень, который чуть не сорвал убийство Бориса. Хелье.

— Мне с ним пора познакомиться.

— Вы знакомы.

— Вот как?

— Помнишь, он якобы приезжал в Киев с миссией от Неустрашимых? Ты его и взял, а потом передал им обратно, чтобы они его прикончили за провал?

— Постой, постой. Тощий такой, вертлявый?

— Да.

— И это он чуть не сорвал план Эймунда?

— Он.

— Эка дела творятся. Кто еще?

— Сам Эймунд.

— Сам! А он знает, кто такой Хелье?

— Да. И не возражает. Ярослав их помирил.

Житник побледнел от досады. Пока он торчит в Новгороде, события на территориях идут своим чередом. Нет, Рагнхильд не права — из Новгорода править можно только Землей Новгородской. Если тебе хочется большего, нужен Киев.

— Как скоро он вернется? — спросил Житник.

— Ярослав? Я думаю, через месяц, полтора.

— Мы должны быть готовы, — сказал Житник. — Слышишь? Нанимай и подкупай, сколько хочешь, но мы должны быть готовы. Он ведь наверняка вернется не только с женой, но и с варангами. Приведет тысячи три, четыре. Свежих. Ты понял ли меня, Горясер?

— Понял.

— Иди.

* * *

Тридцать конников проследовали на северо-запад, мимо Новгорода, не заезжая в него. Пошел снег, восстановились санные пути. В небольшом селении у Лапландской Лужи наняли три драккара, пересекли Лужу с юга на север, и пошли вдоль берега. Балтика оказалась в ту неделю на удивление спокойной и мирной — хороший знак. Сошли с драккаров в Сигтуне.

Толстый Олаф, предчувствуя неудачу, бросил войско в Италии и с небольшим отрядом, переехав Альпы, кратчайшим путем проследовал через территории сперва Хайнриха, а затем Робера, в Ютланд. На десяти кнеррир норвежцы пересекли воды и высадились близ Сигтуны. Опоздали они всего на два дня.

Конунг Олоф принял конунга Ярислифа со свитой в деревянном своем дворце. Помимо славян, в свите Ярислифа присутствовал один неприятный норвежец, один уроженец франкских земель, и Хелье.

— Где ты пропадал все это время? — спросил Олоф, не рассчитывавший больше увидеть дальнего своего родственника.

— Ты хотел Ярислифа, вот тебе Ярислиф, — ответил Хелье. — Он хочет жениться на твоей дочери и заключить с тобою немаловажный, очень ответственный союз.

Ингегерд, присутствовавшая тут же, не проявила ожидаемого ярко выраженного интереса к жениху. Хелье отметил про себя, что она выросла и заметно округлилась с тех пор, как они виделись последний раз, а движения ее стали точнее и сдержаннее — что в равной степени можно было приписать взрослению и времени, проведенному в Старой Роще, куда, очевидно, и приезжал на свидания с нею пылкий порочнолицый Рагнвальд. Да, она вела себя сдержанно, и поглядывала на Ярислифа с недоверием, осторожно. Небольшого роста, красивый, мужественный, стройный, с длинными светлыми волосами и щегольской короткой бородой — князь, возможно, ей нравился. Возможно.

Также вопреки ожиданиям, сам конунг Ярислиф глаз не сводил со своей невесты. Едва закончив обмен любезностями с Олофом, он подошел к ней и заговорил. Она ответила. Он прокомментировал ответ. Она засмеялась и снова ответила, и теперь засмеялся конунг. Жених и невеста опоздали к ужину — гуляли в морозном вечернем саду за дворцом и болтали. Старый Олоф не верил своему счастью.

— Хелье, — сказал он. — Мы сделали с тобою огромное дело. Боюсь даже говорить, но, кажется, моя дочь может быть счастлива с этим человеком. Благодарю тебя, Хелье. Хочешь, я сделаю тебя ярлом?

— Не сейчас, — ответил Хелье. — Я должен сопровождать Ярислифа.

— Как же ты изменился, мальчик мой! Возмужал, раздался в плечах, окреп. И даже борода стала пробиваться. А одет ты просто замечательно. Где это ты такую сленгкаппу купил? И шапку?