I

Международное коммунистическое движение встретило окончание войны с тревогой, которая затем сменилась эйфорией. Первый съезд III Интернационала (Коминтерна), состоявшийся в марте 1919 года в Москве, изначально был всего лишь поспешной импровизацией в ответ на прошедший в феврале съезд Социал-демократического Интернационала в Берне, который приветствовал действия Вильсона, а затем погряз в выяснении того, кого следует считать виновником войны. В начале своего пути Коминтерн еще не был той дисциплинированной, управляемой из Москвы организацией, в которую он превратится позже[1191]. Продолжая традиции довоенного социалистического Интернационала, он служил местом встречи русских коммунистов со своими товарищами из западных стран. Языками общения были в равной степени немецкий и русский. Лишь изредка можно было услышать французскую или английскую речь. В Коминтерне преобладал взгляд на мировую революцию как на всепоглощающее пламя, не направляемое из Москвы, а вспыхивающее одновременно в разных местах, пламя, которое быстро перекидывается от города к городу и которое невозможно сдержать или остановить. Согласно классикам марксизма, ожидалось, что в 1919 году в центре этого огненного смерча окажутся страны развитого мира. Британию и США захлестнули небывалые волны забастовочного движения. Еще более многообещающим было положение в Германии, где СДП выдвинула лозунг «Вся власть Советам!». Наиболее острая ситуация складывалась в Италии, где активисты социалистической партии стали во главе забастовочного движения и движения по захвату земель крестьянами[1192]. Главный вопрос состоял в том, чтобы связать эти акции с революционными центрами в России.

Именно перспективы революционного подъема в Центральной Европе делали столь важным восстание в маленькой недавно созданной Венгрии[1193]. Венгрия оказалась в незавидном положении и как новое образование, возникшее в результате восстания 1918 года, и как страна, занимавшая привилегированное положение в монархии Габсбургов, потерпевшей поражение в войне с Антантой. Ее положение было идеальным для жертвоприношения. Стране предстояло лишиться двух третей своей территории. Неудивительно, что первое послереволюционное правительство в Будапеште, во главе которого стоял президент Михай Каройи, стало наглядным результатом политики Вильсона – разновидностью «мира без победы». Но это правительство не сумело противостоять требованиям Антанты, носившим карательный характер, и 21 марта 1919 года Каройи передал власть коалиции, номинально возглавляемой социал- демократами, а на самом деле находившейся под влиянием малочисленной коммунистической партии и ее главного идеолога Белы Куна. Тем временем новое советское правительство объявило о начале широкой программы реформ внутри страны, хотя на самом деле его главной задачей было противостояние намерениям чехов и румын и возвращение хотя бы части территории, принадлежавшей Венгрии до войны. Это совпало с созданием советской республики в Мюнхене 6 апреля 1919 года и кризисом на мирных переговорах в Версале. Вот почему перспективы революционного переворота в Центральной Европе вызывали панические настроения в Париже и ликование левого крыла европейских социалистов, особенно в Италии.

Массовая мобилизация в Венгерскую Красную армию привела к росту ее численности до 200 тысяч человек, включая интернациональную бригаду, в которую входили добровольцы из Сербии, Австрии и России. 20 июля революционные силы начали наступление на восток в направлении границы с Румынией, проходившей по реке Тисе. Расчет делался на соединение с советскими войсками, захватившими Одессу и взявшими под контроль Украину. Воздушное сообщение между Венгрией и Советской Россией было установлено еще весной. К несчастью для венгров, в самый ответственный момент Красная армия на Украине потерпела поражение от окрепших сил белых.

24 июля румыны при полномасштабной поддержке Антанты начали контратаку. 4 августа после тяжелых боев румынская армия с гордостью маршировала по великолепным бульварам Будапешта. Коммунизм был раздавлен.

Были и те, кто хотел пойти еще дальше (Уинстон Черчилль в их числе) и сокрушить саму большевистскую революцию. К весне 1919 года, хотя Лондон и Париж приняли решение не начинать полномасштабной интервенции, белые армии генерала Александра Колчака в Сибири и Антона Деникина на Юге России накопили достаточно сил и представляли серьезную угрозу существованию режима большевиков. Своей высшей точки Белое движение достигло 20 октября 1919 года. Контрреволюционные силы армии генерала Николая Юденича приближались к пригородам Петрограда, Деникин с Юга наступал на Москву, Колчак действовал в Сибири – вероятность уничтожения большевистского режима была высока как никогда[1194]. Ленина и Троцкого спасло то, что им не пришлось противостоять единому фронту. Организация действительно эффективной операции против большевиков требовала не только значительного участия Запада, но и, что еще более важно, принятия политического решения по проблеме самоопределения, равно как и стратегического решения относительно будущего России. Эти же проблемы были причиной крайне несогласованных действий стратегов Германской империи летом 1918 года.

Летом 1919 года союзники заставили Колчака взять на себя обязательство провести в России выборы в новое Учредительное собрание. Однако полякам этого было недостаточно. 11 октября, опасаясь подъема русского национализма, Варшава начала с Советами тайные переговоры[1195]. В обмен на нейтралитет Польши большевики уступили ей значительную часть Белоруссии и Литвы. Это соглашение дало большевикам возможность развернуть против Юденича, двигавшегося из Балтики на Петроград, 40-тысячную армию[1196], к которой добавились 2,3 млн человек, принудительно мобилизованных Троцким в Красную армию, что позволило изменить соотношение сил. К середине ноября военная ситуация была совершенно другой. Красные праздновали победу. Деникин и Колчак были вынуждены бежать. 17 ноября 1919 года Ллойд Джордж заявил в палате общин, что Лондон, израсходовав почти полмиллиарда долларов, отказывается от дальнейших попыток свергнуть большевистский режим военным путем. Цена была слишком высока, а Британия на самом деле не была заинтересована в восстановлении легитимного и мощного русского национального государства. Повторяя сказанное министром иностранных дел Германии Рихардом фон Кюльманом летом 1918 года, Ллойд Джордж напомнил членам палаты общин, что «великая, гигантская, колоссальная и продолжающая разрастаться Россия, подобно леднику продвигающаяся в направлении Персии и границ Афганистана и Индии», представляла самую «большую опасность для Британской империи». Угроза революции в Западной Европе спадала, поэтому лучшей политикой будет поместить советский режим на карантин, отгородив его «забором из колючей проволоки»[1197].