Производственное самоуправление было модным лозунгом с 1960-х по 1980-е годы, но сегодня почти забытым даже среди тех, кто видел в нем единственную альтернативу бюрократии. Причина не только в том, что с приватизацией общественного сектора возможности для практического испытания самоуправленческих моделей сошли к минимуму. Накопленный на протяжении XX века опыт самоуправленческих предприятий оказался в значительной мере негативным.

Роль государства

Самым известным, и самым провальным экспериментом явилась коммунистическая Югославия, где развал системы рабочего самоуправления на производстве предшествовал распаду федерации. С точки зрения европейских марксистов 1970-х годов самоуправление в Югославии было извращено двумя факторами. С одной стороны, бюрократическим контролем и отсутствием политической свободы, с другой стороны господством рыночных отношений в экономике. Крушение югославской модели легко объяснить теми же причинами, которые вызвали и крах советской системы. Бюрократический контроль и отсутствие демократии, парализовавшие инициативу трудящихся, делали невозможными создание социалистической экономики. Однако не меньшую роль сыграло и подчинение предприятий логике рынка. Рабочие коллективы, зажатые между «субъективным» давлением бюрократии и «объективным» давлением рынка, просто не могли быть хозяевами положения даже на собственном заводе.[578]

Аналогичным образом потерпели поражение и самоуправленческие эксперименты на Западе. В отличие от Югославии, где трудящимся предлагалось управлять государственной собственностью, в США и Западной Европе создавались коллективные предприятия, действовавшие в рамках капиталистической экономики. Некоторые из них оказались довольно успешными с точки зрения бизнеса. Вопрос лишь в том, смогли ли они хоть немного изменить общество или хотя бы жизнь своих собственных сотрудников?

Типичным явлением стала самоэксплуатация рабочих, ради спасения предприятий, находящихся в долговой зависимости от частных банков, конкуренция между коллективами и отсутствие солидарности по отношению к трудящихся других компаний.

Сторонники анархо-синдикалистских утопий могут ответить, что все эти несчастья происходили только потому, что капиталистические отношения оставались господствующими в обществе. Если бы вся экономика состояла из самоуправляющихся коллективов, ничего подобного бы не случилось. Однако производственное самоуправление не равноценно общественному и не заменяет демократии. Почему решения должны принимать именно работники данного предприятия, если их действия затрагивают смежников, потребителей, жителей соседних районов, пенсионеров и учителей? Будут ли они учитывать экологические проблемы и потребности общества в целом?

Под влиянием самоуправленческих идей социал-демократы в Германии, Швеции и Австрии начали проводить некоторые реформы, затрагивавшие даже частные корпорации — рабочие (через профсоюзы и производственные советы) получили возможность участвовать в управлении компаниями. Это участие было крайне ограниченным и никак не затрагивало стратегических интересов собственников, позволяя лишь немного ограничить произвол работодателя. Но, парадоксальным образом, в рамках своих ограниченных задач такая система «участие в управлении» оказалась более эффективной, чем самоуправление югославского образца. В то время, как в Югославии в 1990-х годах рабочие практически без боя отдали свои права, в западноевропейских странах рабочее движение успешно сопротивлялось попыткам собственников отнять их завоевания.

Государство как структура, обеспечивающая демократическую координацию, остается необходимостью в любом социалистическом проекте, как бы серьезно мы ни относились к угрозе его бюрократического перерождения. Безусловно, в повестку дня встает демилитаризация, дебюрократизация и децентрализация государства. В известном смысле даже его деполитизация. Однако для того, чтобы решать эти вопросы, нужно повернуться к государству лицом, а не спиной, как предлагают анархисты.

Троцкий сравнивал огосударствление с коконом, в который должна попасть гусеница, чтобы стать бабочкой. Точно так же частная собственность, чтобы стать общественной, сначала должна превратиться в государственную. Однако, как признавал сам Троцкий, множество коконов погибают, так и не став бабочками. Советское государство как раз и было таким огромным коконом, из которого ничего хорошего не вылупилось.

С точки зрения будущего социализма принципиально важно — что именно происходит в коконе. Бессмысленно и утопично сейчас, когда у левых в большинстве стран мира нет не только власти, но даже возможности к ней приблизиться, обсуждать какие будут созданы органы для демократической координации в экономике. Однако вполне возможно предсказать, какие будут стоять перед ними задачи.

Экспроприация крупной капиталистической собственности остается принципиальной целью, если только левые вообще хотят создать общество, отличающегося от буржуазного. Но национализация сама по себе не порождает социалистическое общество, она лишь создает возможность для его развития. Точно так же не исчезает в обществе и противоречие интересов. Поэтому согласование интересов остается принципиальной задачей демократии, в том числе — демократии экономической.

В последние годы стало модно говорить про сетевые структуры, якобы идущие на смену старой авторитарной иерархии. Но до тех пор, пока общество разделено на классы, пока существует вопиющее неравенство в сфере собственности, все это остается не более чем демагогией. Другое дело, что в национализированной экономике общественного сектора сетевые структуры действительно могут сыграть решающую роль, став основой демократической координации — между предприятиями, отраслями экономики, регионами и странами.

Смысл сетевых структур в том, чтобы заменить рынок в качестве стихийного регулятора и координатора человеческой хозяйственной деятельности. Преодоление рынка — исторический процесс, который может занять целую историческую эпоху. По существу, это задача гораздо более масштабная, чем задача преодоления капиталистической системы, которая, в конце концов, является не более чем одной из исторически существовавших форм рыночной экономики.

К концу 1970-х годов, по мере роста экологического движения, в программных дискуссиях происходило смещение акцентов. Становилось ясно, что экологические проблемы точно так же не могут быть решены с помощью самоуправления, как они не могут быть решены на основе рыночной экономики.

В 1930-е годы советские пятилетние планы вызывали восторги не только у левых, но и у многих представителей буржуазии. Этот опыт использовался социал-демократами при разработке систем государственного регулирования, администрацией Франклина Рузвельта в ходе борьбы с Великой Депрессией в экономике США, японским министерством промышленности, южнокорейскими военными диктаторами, форсировавшими развитие страны. Однако к 1970-м годам репутация советского планового хозяйства была уже не столь высока. Обнаружились последствия катастрофической бюрократизации, неспособность централизованного планирования реагировать на потребительский спрос, отсутствие четких критериев качества продукции, возникновение «черного рынка», стихийно заполняющего вакуум там, где не справлялись плановые органы. Среди левых начались споры о перспективах «рыночного социализма» или о сочетании плана и рынка. Однако глобальный экологический кризис вновь поставил в повестку дня вопрос о планировании.