Джудит придвинула стул к кровати, тетя Лавиния взяла ее руку и крепко сжала. Рука старушки, сухая, костлявая, унизанная кольцами, казалась Джудит драгоценной.

– Как ты отдохнула в Порткеррисе? И кто сейчас в Нанчерроу? Расскажите мне о молодом человеке Афины…

Они пробыли полчаса – дозволенный им срок, – и все это время говорили и смеялись. Тетя Лавиния была проинформирована обо всем, что произошло и должно было произойти, услышала о Руперте, о Джереми, о Гасе…

– Гас. Твой друг, Эдвард? Твой отец открыл мне, что в глазах у Лавди наконец-то заиграл особый свет. Удивительное дело, как внезапно взрослеют девочки… Надеюсь, она не обожжется… А Диана, моя дорогая Диана? Как у нее дела?

Они рассказали о Диане, и тетя Лавиния очень расстроилась, пришлось ее успокаивать:

– Просто устала. У нее было столько дел…

– Это я во всем виновата. Заставила всех понервничать. Она, душенька, вела себя как ангел, ежедневно являлась убедиться, что все в идеальном порядке. И разумеется, все было как надо. Раз уж Джереми в Нанчерроу, он за ней присмотрит.

Она не спросила, что делает Джереми в Нанчерроу, и Эдвард с Джудит, словно договорившись между собой заранее, умокли о том, что через несколько дней он уходит на военную службу. К чему понапрасну волновать старушку, она только будет тревожиться о Джереми и примется сетовать о том, что за дела творятся в мире. Нет, лучше избавить ее от этого – по крайней мере, в настоящий момент.

– Ты остаешься тут на все лето? – спросила она у Джудит.

– Нет. Попозже я еду в Девон к тете Бидди. Мы с ней хотим прокатиться в Лондон на несколько дней, чтобы купить мне кое-что из одежды для Сингапура.

– Для Сингапура! Я и забыла, что ты покидаешь нас. Когда ты отплываешь?

– В октябре.

– Сколько времени ты там пробудешь?

– Наверно, около года.

– Твоя мама будет вне себя от счастья! Какое чудесное воссоединение вас ждет! Я так рада за тебя, моя дорогая…

Время истекло. Эдвард незаметно взглянул на часы.

– По-моему, нам пора, тетя Лавиния… не хотим тебя утомлять.

– Вы нисколечко меня не утомили! Только порадовали.

– Может, тебе что-нибудь нужно? Что-нибудь принести или сделать?

– Нет, у меня все есть. – Но потом она вспомнила: – Хотя подожди. Есть одна вещь…

– Что такое?

Тетя Лавиния отпустила руку Джудит (она держала ее в своей на протяжении всего их разговора) и, повернувшись в постели, потянулась к выдвижному ящику ночного столика. Выдвинув ящик, она пошарила внутри и извлекла ключ, к которому был прицеплен помятый ярлычок.

– Хижина, – произнесла она и протянула ключ Эдварду. Тот взял его.

– Что – хижина?

– О ней забочусь я сама. Регулярно проветриваю, очищаю от паутины и пауков, слежу за тем, чтобы там было тепло и сухо. Увы, с тех пор как я заболела, хижина оказалась без присмотра. Не могли бы вы с Джудит, прежде чем вернетесь в Нанчерроу, сходить туда и проверить, все ли в порядке? Я так боюсь, как бы кто из деревенских мальчишек ненароком не забрался ко мне в сад и не натворил чего-нибудь. Не со зла, конечно, просто из озорства. У меня такой груз с души свалится, если вы удостоверитесь, что все хорошо. Мне очень дорого это место, не могу я лежать тут и думать о том, что оно заброшено и никому не нужно.

Эдвард встал, смеясь:

– Тетя Лавиния, ты никогда не перестаешь меня удивлять. О хижине тебе в последнюю очередь надо волноваться.

– И все же я волнуюсь. Для меня это важно.

– Тогда обещаю, что мы с Джудит сходим туда, откроем все двери и окна, а если обнаружим мышь или хоть какую-нибудь букашку, то живо выпроводим их вон.

– Я знала, что уж вы-то меня поймете, – поблагодарила старая леди.

Напоенный ароматами старый сад дремал в теплыне воскресного дня. Эдвард двинулся вперед по дорожке мимо розовых кустов и спустился по каменным ступенькам во фруктовый сад. Трава здесь была скошена и собрана граблями в стожки, на деревьях налились плоды, и под ногами уже лежало немало гниющей падалицы, над которой кружили рои ос. В воздухе стоял слабый запах сидра.

– Кто-нибудь собирает урожай? – спросила Джудит.

– Да. Но проблема в том, что садовнику уже трудновато управляться с работой, – стареет он, стареет вместе с тетей Лавинией и Изобель. Ему потребуется помощник, чтобы собрать и сложить урожай в хранилище на зиму. Я поговорю с папчиком. Может быть, Уолтер Мадж или кто-нибудь из пареньков помоложе сможет прийти с приставной лестницей и поработать денек.

Он шел впереди нее, пригибаясь под гнущимися к земле, тяжелыми от желтовато-коричневых плодов ветвями. Где-то в деревьях пел дрозд. Притаившаяся в своем укромном, заросшем кустарником уголке хижина грелась на солнышке. Эдвард поднялся по ступенькам, вставил ключ в замок, открыл дверь и зашел внутрь. Джудит последовала за ним.

Они стояли почти плечом к плечу в тесном пространстве между двумя топчанами, стоящими у противоположных стен. В закупоренном долгое время домике все еще не выветрился приятный запах креозота, но было жарко и душно, отдавало затхлостью. Вокруг лампы-молнии, свисавшей с центральной потолочной балки, жужжала огромная муха, один из углов был заткан громадной паутиной, утыканной мертвой мошкарой.

– Фу-у! – скривился Эдвард и принялся открывать окна. Деревянные рамы слегка повело – здесь требовалась мужская рука. Муха вылетела на волю в распахнутое окошко.

– А с паутиной что будем делать? – спросила Джудит.

– Снимем.

– Чем?

Эдвард пошарил в глубине ящика из-под апельсинов, и в конце концов у него в руках оказались половая щетка и замызганный мусорный совок.

– Время от времени нам с Афиной приходилось подметать тут пол, – сообщил он.

Сморщившись от отвращения, она наблюдала за тем, как он ловко управился с паутиной и ее ужасными жертвами, собрал все в совок, затем вышел за дверь и вытряхнул его содержимое на землю.

– Что еще? – спросил он, вернувшись.

– По-моему, это все. Мышей не видно. Птичьих гнезд тоже. В одеялах дырок нет. Пожалуй, окна не мешало бы помыть…

– Этим ты и займешься в один прекрасный день от нечего делать.

Он сложил совок и щетку обратно в импровизированный комод и присел на одну из коек.

– Можешь поиграть в «дочки-матери».

– А ты играл?

Она тоже села – на другом топчане, напротив него, их разделяло совсем узкое пространство. Как будто они сидели в каюте корабля или в купе третьего класса.

– Я имею в виду – здесь…

– Только не в такую ерунду. У нас все было по-серьезному, костры жгли и прочее. Чистили картошку и варили ужасные обеды, которые почему-то всегда казались бесподобными. Колбаски, бараньи отбивные, свежая скумбрия, если мы ловили рыбу. Но мы были бездарными поварами. Никогда у нас не получалось как надо – или сыровато, или сгорело до углей.