Не сразу замечаю Эстелу и её пронизывающе-осуждающий взгляд: она явно это читала.

Долго смотрю ей в глаза, пытаясь определить главное, самое важное для меня, потом спрашиваю:

— Она читала?

Эстела отворачивается и, уже выходя, бросает мне:

— Я не видела…

Вот же чёрт.

Сжигаю эту чёртову её копию, зная наперёд, что до самого конца жизни буду мучиться вопросом: читала она или нет?

Kiesza — What Is Love

Я в Китае вот уже на протяжении нескольких долгих месяцев, работаю как заведённый, потому что иначе реально могу сойти с ума — не помогают даже дневники. Я жду один заветный день — День её Рождения, ещё один повод увидеться, ещё один шанс ощутить её близость рядом.

Габи вот уже восемь месяцев носит моего сына — осталось ещё совсем немного до родов, а сразу после них я уйду от неё. Я не собачка, чтобы привязывать меня на верёвочки, чем бы или кем бы они ни были. Дети получат от меня всё, что я обязан им дать, включая и отцовство, но их мать — не тот человек, перед которым у меня могут быть обязательства.

Не такой я всегда представлял себе свою семью, совсем не такой, но мой путь уже сложился, и изменить его я не могу.

В Сиэтл прилетаю поздно вечером, быстро принимаю душ, переодеваюсь и скачу буквально вприпрыжку в соседний дом, на соседнюю террасу.

Лера худая, но не измождённая как в прошлый раз, потрясающе красивая, но главное — изменившаяся: она остригла волосы, у неё точно такая же причёска и цвет волос, как в тот день, когда я увидел её впервые на побережье Крыма… Земля перестала вращаться, моё сердце биться, все мысли рассеялись, остались лишь эмоции и безумное, почти неудержимое желание поцеловать её в губы…

Я долго не мог застегнуть замок своего подарка на её шее, руки не слушались меня, не могли совладать с простым устройством защёлки, жаждая прикосновений, поглаживаний, сжиманий, ощупываний, они помнили, всё помнили, каждую линию, каждый изгиб, каждую родинку на её теле…

Я не знаю, как это произошло, как случилось то, что случилось, ведь я планировал отложить наш разговор до рождения ребёнка, но не выдержал, не сдержался, не смог больше держать всё наболевшее в себе:

— Почему ты ушла от меня?

Она не ожидала этого вопроса, вздрогнула, будто я ударил её, но ответила:

— Устала терзаться и ждать, когда же ты уйдёшь, гадать с кем ты, какая она, чем лучше меня, и насколько тебя хватит. Думать о том, как ты это сделаешь, что скажешь, насколько мне будет больно… Ты пропадал по ночам, тебя не было месяцами, где ты был, где ты жил — неизвестно. Мы не пересекались в спальне, это была уже не жизнь, а фарс. Но я не думала, что будет так…

Внезапно она замолкает, словно спохватившись, что говорит слишком много, слишком сильно открывается, но именно этого сейчас я хочу сильнее всего от неё:

— Говори до конца, о чём ты не подумала? Ну же? — меня просто распирает от негодования: конечно, всё именно так, как я и предполагал все эти годы!

Но она молчит.

— Тогда я скажу за тебя. Ты не ожидала, что будет так паршиво? Что будет настолько больно, что ты едва сможешь это пережить?

Она смотрит в мои глаза, и в них столько всего намешано, что не разобрать: коктейль радостных чувств и горестных, надежды и отчаяния, удивления и ожидания…

И я выдаю, наконец, своё признание:

— Я не изменял тебе, у меня не было никого ни разу, ни в мыслях, ни в постели.

Она зависает на несколько мгновений, в её уже немного блестящих от влаги глазах растёт ужас осознания:

— Где же ты был тогда?

Хороший вопрос. Где же я был тогда?

— Помнишь мой проект энергосберегающих стеклянных панелей?

— Да.

И я всё ей рассказываю об аварии, о судах, обо всех своих проблемах, переживаниях и внутренних терзаниях…

И вот они её слезы — океан сожалений о так глупо и бестолково допущенной ошибке, принёсшей нам обоим столько страданий и боли.

А причина всему — её недоверие. Отсутствие грёбаного доверия друг другу!

И вот, наконец, Валерия задаёт вопрос, которого я боялся, но к которому уже давно готов:

— Господи, Алекс, почему ты не рассказал мне, почему?

И я отвечаю, умалчивая основную причину — свой стыд перед ней, свой страх и боязнь её ухода. Так сильно боялся, что в итоге именно на это сам и толкнул:

— Чтобы защитить тебя от этого дерьма. Ты же не рассказываешь детям о своих проблемах, чтобы не тревожить их, не ранить, ведь чаще всего проблемы решаются… И ты ушла к нему! Почему к нему-то сразу? Ты не оставила мне даже шанса исправить всё, изменить!

И тут уже меня самого накрывают эмоции, но ей это всё равно: она в ужасе от понимания бездарности произошедшего между нами.

— Господи, Алекс, Алекс, Алекс, что же ты натворил! Если бы ты только сказал мне или поговорил со мной, всё могло бы быть по-другому! Нет, всё было бы по-другому!

Нелепость, просто глупая нелепость: не услышали друг друга, не почувствовали, не уберегли…

— Мы всегда можем всё изменить так, как захотим сами…

— Нет, не можем! Не можем! Мы в ответе перед ними!

Она, конечно, права, мы должны отвечать за свои поступки и ошибки, но есть одна незыблемая истина:

— Лера! Это всё не то, понимаешь? НЕ ТО!

Я не могу больше сдерживаться, мои руки обхватывают её плечи, мои ладони скользят по её изящной спине, повторяют изгибы её рук, талии, мои губы уже терзают её шею, вспоминая вкус её кожи, и у меня совершенно отключается всякая способность думать и рассуждать, трезво оценивать адекватность своих поступков…