— А что, в военной разведке начальства нет? — улыбался я.

— При таком количестве визирующих, как в АПН, мы бы успевали только опаздывать! — парировал мой вопрос Иванов.

В 1986 году количество подписей на материалах агентства печати «Новости» сократилось вдвое. К власти в стране пришел Михаил Горбачев. Началась перестройка.

Поначалу обещанные новым руководством перемены были встречены многими с энтузиазмом. Евгений Михайлович Иванов тоже связывал с приходом к власти в Кремле молодого энергичного лидера определенные надежды на перемены к лучшему. Страна устала от престарелых, немощных и больных руководителей.

Такова уж, видимо, психология русского человека. Мы радуемся новому, прежде всего, в пику старому, надоевшему, а вовсе не потому, что твердо убеждены, будто это новое есть нечто непременно лучшее. К середине 80-х годов людям опостылела престарелая партократия. Новый лидер уже потому, что он был моложе, заставлял в себя верить.

Но вскоре у Евгения Иванова, да и у многих других, пыл поугас, возникло недоумение по поводу слов и действий автора перестройки.

В твердой поначалу позиции Горбачева появились трещины, а потом и разломы. Страна с подачи своего нового реформатора занялась перестройкой, по ходу ее пытаясь докопаться до смысла этого слова. В конце концов, стало ясно, что «перестройка» — это лишь благое реформаторское пожелание, не подкрепленное никаким реальным содержанием.

Михаил Горбачев и поныне, уже много лет спустя, остается в сознании многих людей странной, непонятной фигурой. Многие считают последнего президента СССР великим реформатором. Не меньше и тех, кто видит в нем коварного разрушителя. Есть даже те, кто находит в нем ловко укрывшегося предателя, «агента влияния» западных держав. В годы непосредственного правления Горбачева споров о нем было ничуть не меньше.

Но как не называй автора и зачинщика перестройки, как не оценивай его вклад в историю нашей Родины, Горбачев кардинально изменил жизнь огромной страны, да и всего мира. Теперь каждому понятно и очевидно, что он не перестроил, а уничтожил коммунистическую систему, хотя хотел лишь, по его словам, ее «улучшения».

Основной парадокс Горбачева состоит, видимо, в том, что, начав перестройку под лозунгом обновления социализма, он пришел спустя шесть лет к его ликвидации. Человек, безусловно, неглупый и одаренный, он не понимал, что перестраивать советскую систему нельзя. «Преимущества» большевизма как раз и состояли в его косности и консерватизме. Как только Горбачев начал рушить эти опоры тоталитарной системы своей политикой гласности и демократизации, она тут же рухнула.

Евгений Иванов и в доперестроечные времена не слишком боялся выступать с критикой начальства, а под лозунгом горбачевской гласности и вовсе перестал стесняться собственного диссидентства. Горбачев ему не нравился. Отставного разведчика раздражало в нем все: его южный говор и нескончаемое словоблудие, откровенная слабохарактерность и политическая близорукость.

В январе 1986 года Генеральный секретарь ЦК КПСС выступил с инициативной программой полного ядерного разоружения за 15 лет. Руководство АПН поручило Евгению Иванову подготовить подробный бэкграунд с пакетом вспомогательных материалов по данной теме.

— Это же чистой воды демагогия, а не программа действий! — возмущался Евгений Михайлович.

— Никто и не сомневается в этом, — почти равнодушно, стараясь успокоить собеседника, говорил я в ответ. — Все члены ядерного клуба согласны с тобой. Ни одна из мировых держав, как ты знаешь, не проявила ни малейшего намерения даже обсуждать вопрос о ликвидации ядерных арсеналов.

— Нет, я не против сокращения вооружений, — пытался пояснить свою мысль отставной разведчик, — но наша страна в ближайшем обозримом будущем не может полагаться на другую военную гарантию своей безопасности, кроме обладания достаточным и необходимым ядерным арсеналом.

Заказанный бэкграунд Иванов, в конце концов, подготовил, но критическую оценку предложенной программы ядерного разоружения из написанного им материала главный редактор вычеркнул.

Евгений Михайлович долго не мог примириться со столь откровенным неприятием инакомыслия.

— Хороша гласность, нечего сказать! — в сердцах выговаривал он мне все, что накипело у него на душе. — Ничего у нас в стране не меняется, — искренне сожалел он. — Налицо лишь одна видимость перемен. Начальство по-прежнему во всем и всегда право. А кто не согласен — за борт!

Непонятные инициативы Горбачева стали головной болью не только для Иванова, но и для многих отечественных политиков и журналистов перестроечной поры. Вслед за «строительством безъядерного мира» в обиход были запущены и другие «мыльные пузыри» вроде концепций «общеевропейского дома», «общечеловеческих ценностей» и тому подобное.

К бесталанным внешнеполитическим идеям добавились неграмотные внутриэкономические лозунги типа «всем жителям страны по квартире к 2000-му году» и бездарные проекты вроде пресловутой антиалкогольной кампании.

В октябре 1986 года состоялась советско-американская встреча на высшем уровне в Рейкьявике. Новое руководство страны вновь пошло на поводу внешней броскости и показной привлекательности своих инициатив.

Отвечая на заявку одного из загранбюро АПН, редактор-консультант Иванов подготовил аналитический материал по итогам проведенных в столице Исландии переговоров. Критический настрой автора не понравился главному выпуску. Статья была остановлена руководством и в итоге никуда не пошла. Автору пришлось выдержать очередной нагоняй на заседании Правления Агентства.

— Почему Горбачев дал на это согласие?! — шумел Иванов в предбаннике зала для заседаний членов Правления АПН. — Как он мог согласиться на зачет тяжелого американского стратегического бомбардировщика как одной боеголовки?!

Ответить на этот вопрос не мог никто. Да и кому вообще придет в голову приравнивать одну нашу боеголовку к 24 ядерным ракетам, которые несет американский бомбардировщик, и каждая из которых имеет дальность до 600 километров?

На следующей встрече Горбачева с Рейганом в Женеве наш лидер снова всех удивил. Михаил Сергеевич неожиданно для членов советской делегации дал американцам согласие на уничтожение нашего самого совершенного ракетного комплекса «Ока» с дальностью стрельбы до 500 километров, тогда как этот вид оружия вообще не обсуждался на той встрече.

Затем уже в Москве состоялись переговоры с государственным секретарем США Джеймсом Бейкером. Их проводил новый человек Горбачева у руля МИДа — бывший партийный бонз из Грузии Эдуард Шеварднадзе. В обход мнения рабочей группы он ни с того ни с сего вдруг дал американцам согласие на зачет за каждым тяжелым бомбардировщиком США лишь десяти крылатых ракет воздушного базирования. При этом даже дилетанту было известно, что реально каждый американский бомбардировщик мог нести вдвое больше — 20 крылатых ракет. Никто из советских военных специалистов никогда не давал и не мог дать министру иностранных дел СССР Э. А. Шеварднадзе согласия на такую систему зачета.