– Я постерегу твою койку, Диз, – говорит он и уходит.

Диз смотрит на Джаспера:

– Сыграешь, пистон?

– А тебя правда зовут Диз?

– Ну, так прозвали. Играешь или нет?

– А что для этого надо?

– Все очень просто, – хрипит Диз. – Я ставлю доллар. Ты ставишь доллар за игру черными или полтора доллара за игру белыми. Победитель забирает все.

– Я сыграю черными.

Диз кладет два пятидесятицентовика в выщербленную плошку. Джаспер опускает в нее долларовую банкноту. Его противник прибегает к Модерн-Бенони. Джаспер выбирает староиндийскую защиту. К ним подходят любопытные, делают ставки на победителя. К десятому ходу Диз подготовил двойной удар слоном. Джаспер старается уйти из-под него, попадает в другую вилку и теряет коня. После этого начинается игра на изнурение. Джаспер делает рокировку, но вынужден разменять ферзя. Ход за ходом шансы отыграть коня или слона уменьшаются. В эндшпиле Джасперу нужен один ход, чтобы провести пешку в ферзи, но Диз это предусматривает:

– Шах.

– Как и следовало ожидать. – Джаспер опрокидывает своего короля, замечает, что луна уже взошла. – Сильное начало.

– Меня хорошо научили в академии.

– Вы учились в шахматной академии?

– В академии тюрьмы Аттика. За полдоллара могу научить тебя Бенони.

– Вы уже меня научили. – Джаспер незаметно вкладывает пять долларов в пачку «Данхилла» и вручает ее старику. – Вот вам плата за обучение.

Диз засовывает пачку в карман:

– Спасибо, пистон.

По указателям вокруг Джаспер понимает, что находится в Гринвич-Виллидже. Аппетитно пахнет едой, но есть совсем не хочется. Он покупает в кафе чай со льдом. По радио передают бейсбол. Стену в мозгу Джаспера сотрясает мощный удар. Это предупреждение. «Недолго осталось…»

Джасперу хочется умереть в темноте, в уединении и в тепле, но не в гостиничном номере. Если друзья найдут его мертвым, то расстроятся. Особенно Эльф. «Может быть, в церкви или…» Он входит в больницу неясных размеров. Приемный покой отделения скорой помощи – хаотическая демонстрация людских страданий: переломы, ножевое ранение, огнестрельное ранение, ожоги. Некоторые пациенты терпеливо сносят боль, а некоторые нет. «Как измерить чужую боль?» Джаспер проходит мимо охранника, поднимается по лестницам, сворачивает за углы, шагает по коридорам. Пахнет хлоркой, старой каменной кладкой и чем-то землистым.

«Отойдите! Дайте дорогу!» Медицинская бригада провозит по коридору каталку. Кто-то рыдает на лестничной площадке – этажом выше или этажом ниже, не понять. Джаспер подходит к двери с надписью «Приватная палата СН9». Окно в верхней половине двери, занавешенное изнутри, превращается в черное зеркало. Тук-Тук рассматривает Джаспера глазами времени.

– Сюда, – велит он.

Джаспер приоткрывает дверь. Тусклый паточный свет заливает небольшую комнату с двумя койками. На одной лежит пациент, от которого почти ничего не осталось – полые складки и морщины, обернутые в больничный халат. «Полый человек». Вторая койка свободна. Джаспер тихонько закрывает за собой дверь, снимает ботинки и ложится на свободную койку. Полый человек не возражает. От долгой ходьбы у Джаспера болят ноги. Издалека, будто с тонущего корабля, доносятся звуки. Играет оркестр. Звонит телефон. «Алло? Алло? – произносит женский голос. – Кто вы?» На соседней койке из горла Полого человека вырывается хрип. «Как сухой горох в картонной коробке». Из беззубого рта стекает слюна, тонкой нитью тянется сo сморщенных губ, впитывается в подушку. Полый человек открывает глаза. Их нет. «Кем он был?» – думает Джаспер и объявляет:

– Прощайте.

И говорит Тук-Туку:

– Я готов.

Стена в его мозгу рушится от толчка.

Тук-Тук заполняет его разум.

Сознание Джаспера почти угасает.

Присутствие превращается в Отсутствие.

По Западной Двадцать третьей улице мимо отеля «Челси» проезжает желтое такси в поисках пассажиров. Эльф задумывается над фразой «жизненный путь», которая, по ее мнению, не отражает во всей полноте все те изменения, которые вызывает в путнике и дорога, и пережитые невзгоды, и все то, что внутри. Что внутри того, что внутри. Руки Луизы обнимают Эльф, тянутся к серафинитовой подвеске. Луиза пахнет мылом. Она целует Эльф в шею. «И никакой щетины, которая больно царапает по утрам. Брюс был колючий, как дикобраз. Дикобраз-плагиатор. Ну и пусть. Если бы он меня не бросил, не было бы Луизы. Не было бы всего этого. Несчастье – это перерождение, вид спереди. Перерождение – это несчастье, вид сзади».

– Ты – принцесса. В башне. Рапунцель.

– Косы нью-йоркской Рапунцель не дотянулись бы до тротуара.

– Нью-йоркская Рапунцель заказала бы специальный парик. – Луиза накручивает на палец прядь Эльфиных волос и шепчет: – Rapunzel, Rapunzel, deja caer tu cabello[164].

– Я прямо вся таю, когда ты говоришь по-испански.

– Правда? В таком случае… – Луиза снова шепчет ей на ухо: – Voy a soplar y puff y volar su casa hacia abajo.

Эльф хихикает:

– А это что?

– «Я сейчас как дуну, как плюну, так весь твой дом и разлетится…»

– Ты это уже сделала. В Лондоне. – Эльф целует большой палец Луизы. – «О чудо! Сколько вижу я красивых созданий! Как прекрасен род людской! О дивный новый мир, где обитают такие женщины!»

– А это откуда?

– Из «Бури». С небольшими изменениями. Моя сестра играет Миранду, мы недавно с ней репетировали.

С улицы на девятый этаж чуть слышно долетает голос назойливого дилера:

– Эй, а прибамбасов вам не надо? У меня все есть…

– Знаешь, а когда уезжаешь за границу, то начинаешь лучше понимать то место, откуда приехала, правда? – говорит Эльф.

– Правда.

– Ты, мы, вся эта…

– Безумная страсть?

– Да, именно, вся эта безумная страсть – как заграница. Я вспоминаю себя прежнюю, до того как мы с тобой познакомились, и понимаю ту Эльф лучше, чем когда сама была ею.

– И что же ты осознала здесь, где живут чудовища-лесби?

– Ярлыки.

– Ярлыки?

– Да, ярлыки. Я наклеивала их на все подряд. «Хорошо». «Плохо». «Правильно». «Неправильно». «Заурядный». «Классный». «Нормальный». «Странный». «Друг». «Враг». «Успех». «Провал». Ими очень легко пользоваться. Они не заставляют думать и осмысливать. Их невозможно снять. Они множатся. Входят в привычку. И очень скоро оклеивают все и вся вокруг. Начинает казаться, что реальность – это сплошные ярлыки. Простые ярлыки, написанные несмываемыми чернилами. Но проблема в том, что реальность – вовсе не ярлыки. Реальность неоднозначна, парадоксальна, изменчива. Сложна. Она складывается из множества вещей. Поэтому мы так плохо в ней разбираемся. Вот, например, люди кричат о свободе. Все время. Повсюду. Начинают войны из-за того, что никто не может определиться, что такое свобода и кому она предназначается. Но самая главная свобода – это свобода от засилья ярлыков. И на этом сегодняшняя проповедь окончена. А что ты на меня так смотришь?