Сокращение численности населения и экономический упадок городов в Соединенных Провинциях становится еще более драматичным, если рассматривать его на фоне общей тенденции к урбанизации, преобладавшей в Европе XVIII в. В тот век, когда многие европейские города удвоились и утроились в размере, а некоторые выросли еще гораздо более впечатляющим образом, процесс дезурбанизации, очевидный в обеих частях Нидерландов, действительно представлял собой поразительное явление. Тогда как население Лондона, по оценке, достигло к 1790 г. почти 900 000 человек, а Парижа — почти 600 000, когда население Санкт-Петербурга выросло с нуля до около 220 000 человек, сравнявшись с населением Вены, Берлина — выросло до около 150 000 человек, а Гамбурга — до более чем 100 000, главные города Нидерландов, некогда являвшиеся предметом зависти и изумления всей Европы, начали выглядеть небольшими и провинциальными — даже если этот процесс находился в зачаточной стадии, как в случае Амстердама.

Единственной частью Европы, где происходил отдаленно схожий процесс дезурбанизации, были южные Нидерланды. Но по сравнению с Республикой и экономика, и общее население Австрийских Нидерландов значительно выросли в течение XVIII в. — вначале неустойчиво, а после 1748 г. более стабильно. К 1784 г. совокупное население юга, за исключением княжества-епископства Льеж, достигло 2 273 000 человек (62,5% нидерландоязычное, 31% франкоязычное и 6,5% немецкоязычное), по сравнению с 2 080 000 человек на севере. Таким образом, несмотря на уступку части территории Франции после 1659 г., юг страны в демографическом отношении несколько опережал север. Но хотя сельское хозяйство, сельская промышленность, индустрия в валлонских городах и численность сельского населения находились на подъеме, старые высокоприбыльные и технически сложные отрасли городской промышленности, в том числе производство гобеленов, дорогостоящих тканей, ювелирных украшений и книгоиздательство, пришли в упадок и, в целом, не нашли адекватной замены. В результате Антверпен, Гент и Брюгге в XVIII в. находились в состоянии упадка, и хотя Брюссель и рос, но довольно медленно по сравнению с другими европейскими столицами. Возможно, что в Нидерландах удельный вес городского населения в его совокупной численности еще был более высоким, чем в остальной Европе. Но, несмотря на это, города Нидерландов, где за пределами валлонской территории почти не на что было смотреть, после 1740 г. быстро отступили на задний план в общем контексте европейской городской жизни и развития, и численность их жителей сократилась в удельном соотношении к сельскому населению. Удельный вес населения Австрийского Брабанта, проживавшего в городах, сократился с около 45% в 1700 г. до 34% к 1755 г., и только 31% к 1818 г. Но как бы поразительно не выглядел упадок городов также во Фландрии и Брабанте, ни здесь, ни где-либо еще в Европе XVIII в. процесс дезурбанизации не был даже отдаленно столь тяжелым, а его общественные последствия столь тревожащими, как в Нидерландской Республике.

Таблица 47.

Население главных городов Фландрии и Брабанта, 1615-1784 гг.

1615 1690 1755 1784 Брюссель 50 000 65 000 58 000 74 000 Антверпен 54 000 66 000 45 000 50 000 Гент 31000 52 000 39 000 50 000 Брюгге 30 000 36 000 30 000 31000 Лувен 10 000 15 000 15 000 15 000

Кризис торговли и промышленности между 1720 и 1740 гг., а также рыболовства привел к неизбежному результату в виде сокращения занятости и процветания, создав более тяжелую обстановку в городах и сельской местности. Однако масштабного роста городской бедности не произошло. Он начался лишь позже, с 1770-х гг. До этого сворачивание экономики отражалось, главным образом, в уменьшении населения городов. По мере того, как возможности найти занятость уменьшались, люди уходили в поисках работы в другие места, забирая с собой семьи.

Многие из тех, кто покинул приходящие в упадок города, переселились в Амстердам, Гаагу и Роттердам. Другие, в том числе многие высококвалифицированные ремесленники, эмигрировали в Британию, Скандинавию, Пруссию или Россию. Нидерландские судостроители и плотники пользовались большим спросом по всей северной Европе. Вскоре самые опытные из них покинули также Амстердам. Когда шведы ввели запрет на импорт переработанного табака в 1740-х гг., все мастерские, вместе с их рабочими и оборудованием, переехали в Стокгольм. Менее квалифицированные эмигрировали также в Новый Свет. Амстердамская сефардская община в 1740-х гг. усилила свою политику оказания помощи по эмиграции в Суринам и на Кюрасао тем членам общины, которые не могли найти работы в Республике.

Первоначальным результатом сокращения городской активности и численности населения, как ни парадоксально, был рост уровня жизни для оставшихся. Городские власти вкладывали большие средства в рост жилищного строительства и расширение общей инфраструктуры городской жизни во время Четвертой фазы (1647-72 гг.) нидерландской мировой гегемонии в торговле, когда казалось, что быстрый рост городов будет продолжаться и в дальнейшем. Это развитие было рассчитано на то, чтобы соответствовать количеству жителей, большему, в некоторых случаях даже вдвое большему, чем то, которое населяло города в то время. Одним из последствий стало снижение городской арендной платы, что было особенно выгодно беднякам, снимавшим жилье в дешевых домах. Даже в Амстердаме, где упадок был менее выраженным, общее ухудшение экономики привело к тому, что арендная плата за жилье в дешевых домах примерно с 1730 г. стала существенно меньше; реальная арендная плата для ремесленников в Амстердаме не вернулась к уровню 1734 г. по крайней мере до 1794 г.

Поскольку спрос падал быстрее, чем предложение, цены на продовольствие и топливо также резко сократились с 1720-х гг. и оставались низкими, в реальном выражении, на протяжении почти половины столетия. Это было неизбежным в условиях сокращения городского населения с одновременным ростом численности сельского. Дезурбанизация неизбежно приводила к увеличению реальных зарплат — в отличие от реальных доходов — и неудивительно, что они существенно выросли в 1720-х и 1730-х гг. В Амстердаме реальная заработная плата резко выросла в 1720-х гг. и оставалась более высокой, чем в полвека 1670-1720-х гг., на протяжении следующего полустолетия, до 1770 г. Это была составная часть общенидерландского явления и в приморской зоне, и во внутренних провинциях.