Царский поезд прибыл точно по расписанию к Императорскому павильону. Думские эмиссары передали пленника новому дворцовому коменданту. Когда государя увели, спутники его выглянули из окон и, видя, что на перроне никого нет, пустились наутек. Лишь зять графа Бенкендорфа, князь Василий Долгоруков, решил разделить судьбу государя.

Когда автомобиль Николая Александровича подъехал к воротам Александровского парка, государю пришлось подвергнуться новому унижению. Ворота были закрыты. Вышедший из дворца дежурный офицер крикнул часовому: «Кто там?» Часовой рявкнул в ответ: «Николай Романов». – «Открыть ворота бывшему царю!» – приказал офицер. «После этой недостойной комедии, – вспоминал граф Бенкендорф, – мотор подъехал ко дворцу, и из него вышли государь и князь Долгоруков». Оба вошли в вестибюль, битком набитый людьми, главным образом солдатами, желавшими взглянуть на императора. Некоторые курили, другие были в головных уборах. Очевидец этого эпизода писал: «На крыльцо вышли офицеры. Они все были в красных бантах. Ни один из них, когда проходил государь, не отдал ему чести. Государь отдал им честь».

Поздоровавшись за руку с Бенкендорфом, царь, не сказав ни слова, направился к себе в покои.

Когда императрица услышала шум подъехавшего автомобиля, в комнате открылась дверь и, словно в последние дни ничего не произошло, лакей произнес: «Его Императорское Величество!»

«Александра Федоровна радостная выбежала навстречу царю, – свидетельствует Вырубова. – Когда они остались в детской вдвоем, государь, всеми оставленный и со всех сторон окруженный изменой, не мог не дать волю своему горю. Со слезами на глазах императрица заверила, что как супруг и отец ее детей он ей гораздо дороже, чем как царь. Положив голову на грудь государыне, царь как ребенок рыдал перед своей женой».

Оставив пополудни свою комнату, государь пошел по притихшим залам дворца. В красной гостиной он встретил Лили Ден. Взяв обе ее руки в свои, он просто сказал: «Спасибо, Лили, за все, что вы для нас сделали». Фрейлина была потрясена переменами, которые произошли в государе. «Император был смертельно бледен, – отметила она. – Лицо покрыто мелкими морщинками, виски совершенно седые, под глазами темные круги. Он походил на старика». Заметив выражение лица Лили Ден, государь грустно улыбнулся. «Пожалуй, пойду прогуляюсь, – сказал он. – Прогулка мне всегда на пользу».

Прежде чем выйти из дворца, Николай Александрович побеседовал с графом Бенкендорфом, который уведомил его об условиях, поставленных генералом Корниловым. Сначала тот намеревался запретить царской семье покидать дворец, однако, зная, как необходим царю моцион, граф убедил Корнилова выделить узникам небольшой участок парка для прогулок. Но следовало всякий раз оповещать об этом охрану. В первый день предупредить коменданта вовремя не успели, и государю пришлось ждать двадцать минут, прежде чем появился дежурный офицер с ключом. Наконец Николай Александрович вышел в парк. Из окон за происходящим наблюдали императрица, Лили Ден и А. Вырубова.

Государь шел своим быстрым шагом по аллее парка. В эту минуту бросившийся навстречу часовой преградил ему дорогу. Николай II удивленно развел руками и двинулся в другом направлении. Появился другой часовой, велевший царю повернуть назад. В следующую минуту монарха окружили шестеро солдат. Вырубова была возмущена: «Мы были готовы сгореть со стыда за нашу бедную родину. В саду, около самого дворца, стоял царь всея Руси, и с ним преданный друг его, князь Долгоруков. Их окружали шесть солдат, вернее, шесть вооруженных хулиганов, которые все время толкали государя то кулаками, то прикладами, как будто он был какой-то преступник, приказывая: „Туда нельзя ходить, господин полковник, вернитесь, когда вам говорят!“ Государь совершенно спокойно на них посмотрел и вернулся во дворец». Молча наблюдая за этой сценой из окна, императрица лишь сжимала руку Лили Ден. «До тех пор я не понимала, что такое мертвая хватка революции, – вспоминала фрейлина. – Но, увидев, что император всероссийский, владения которого простираются на тысячи верст, может гулять в собственном парке лишь на пятачке в несколько метров, я это поняла со всей отчетливостью».

Однако полный бурных событий день был еще впереди. Под вечер в ворота парка ворвались три броневика, облепленные мятежными солдатами из Петрограда. Спрыгнув с машин, они потребовали выдать им Николая Романова, который, согласно единодушному решению Петроградского совдепа, должен быть заключен в Петропавловскую крепость. Охрана дворца не стала препятствовать прибывшим, но на выручку бывшему монарху пришли офицеры, преградившие незваным гостям вход во дворец. Получив отпор, революционная солдатня пошла на компромисс. Бенкендорф нехотя согласился «предъявить» им государя. «Отыскав императора в детской среди больных детей, – вспоминал престарелый граф, – я уведомил государя о том, что произошло, и упросил его спуститься вниз и медленным шагом пройтись по коридору… Четверть часа спустя он так и сделал. Тем временем комендант дворца, офицеры и я встали в конце коридора, чтобы оказаться между государем и ворвавшейся толпой мятежников… Коридор был ярко освещен, император медленно проходил от одной двери к другой, и [главарь] заявил, что он удовлетворен „предъявлением“. Теперь он сможет успокоить тех, кто его прислал, сказал он».

После того как броневики с грохотом скрылись во мраке ночи, судьбе угодно было завершить этот роковой день еще одним мрачным эпизодом. Морис Палеолог так описывает его:

«9 (22) марта гроб Распутина был тайно перенесен из Царскосельской часовни в Парголовский лес, в пятнадцати верстах от Петрограда. Там на прогалине несколько солдат под командой саперного офицера соорудили большой костер из сосновых ветвей. Отбив крышку гроба, они палками вытащили труп, так как не решались коснуться его руками вследствие его разложения, и не без труда втащили его на костер. Затем всё полили керосином и зажгли. Сожжение продолжалось больше шести часов, вплоть до зари. Несмотря на ледяной ветер, на томительную длительность операции, несмотря на клубы едкого, зловонного дыма, исходившего от костра, несколько сот мужиков всю ночь толпами стояли вокруг костра, боязливые, неподвижные, с оцепенением растерянности наблюдая святотатственное пламя, медленно пожиравшее мученика старца, друга царя и царицы, Божьего человека. Когда пламя сделало свое дело, солдаты собрали пепел и погребли его под снегом». Все случилось так, как и предсказывал старец, заявивший, что его убьют и тело его не оставят в покое, а предадут огню, прах же развеют по ветру.

Горстка преданных царской семье людей, которые остались во дворце, чувствовала себя, по словам Вырубовой, словно потерпевшие кораблекрушение. Группу эту, кроме самой Вырубовой и Лили Ден, составляли граф Бенкендорф с супругой, князь Долгоруков, две фрейлины – баронесса Буксгевден и графиня Гендрикова, наставник царевича Пьер Жильяр, обер-лектриса государыни госпожа Шнейдер, лейб-медик Боткин и лейб-хирург Деревенко. Оба доктора выбивались из сил, чтобы вылечить великую княжну Марию Николаевну, у которой к кори прибавилась еще и пневмония. Доктор Острогорский, детский врач, много лет обслуживавший царскую семью, не захотел больше приезжать из Петрограда под тем предлогом, что «дороги слишком грязны».