После обнародования преступного приказа, составленного по указанию Петроградского совдепа[111], защищавшие дворец войска стали разлагаться. Начались выборы командиров. Все казаки выбрали своих прежних офицеров, но генерала Ресина, командовавшего охраной дворца, забаллотировали. Дисциплина ослабла, солдаты стали относиться к службе спустя рукава и вступали в пререкания, когда офицер отдавал какой-то приказ. Те, кто остался верен государю, были в растерянности, узнав об его отречении. Преданный императору эскадрон кавалергардов, расквартированный в Новгороде, в полуторастах верстах от Царского Села, отправился защищать государя и династию. Несмотря на стужу и пургу, двое суток ехали кавалергарды. Когда же, иззябшие и измученные, они добрались до ворот дворца, выяснилось, что защищать некого. Ни царя, ни династии не существовало.

8 (21) марта снова приехал генерал Корнилов. На этот раз – чтобы объявить Александре Федоровне, что она под арестом. Однако, объяснил генерал, целью лишения свободы являлось обеспечение безопасности семьи и защита ее от революционной солдатни. Государь, продолжал он, арестован в Могилеве и будет препровожден в Царское Село на следующий день. Как только позволит состояние здоровья детей, заявил Корнилов, Временное правительство отправит всю семью государя в порт Романов (Мурманск), куда прибудет английский крейсер, который доставит ее в Англию. Услышав утешительные слова генерала, императрица потеряла самообладание. Когда полчаса спустя вернулся адъютант, он увидел, что государыня и Лавр Георгиевич сидят рядом за столиком и по щекам императрицы струятся слезы. Прощаясь, она протянула генералу обе руки.

Перейдя в приемную императора, Корнилов обратился к собравшимся там офицерам конвоя и свитским и сообщил, что бывший царь и императрица арестованы и что все они свободны от выполнения своих прежних обязанностей, поскольку их сменят другие части. Генерал добавил, что лица, которые не желают разделить заключение с низложенными монархами, должны покинуть дворец. Вырубова вспоминала: «Все слуги лично государыни, так называемая половина Ее Величества, все до одного человека, начиная с камердинеров и кончая низшими служащими, остались. У государя же, кроме верного камердинера Чемодурова, все почти бежали». При виде их бегства Корнилов, не скрывая презрения, проронил: «Холопы!» Генерал уведомил графа Бенкендорфа, что все двери во дворце, кроме двери на кухню и главного входа, будут опечатаны. Дворцовым комендантом был назначен штаб-ротмистр Коцебу, распоряжения которого надлежало выполнять всем обитателям дворца.

В два часа дня солдаты Сводного полка были сняты с постов. «На новых стражей жутко было смотреть, – писал впоследствии Бенкендорф. – Неряшливые, крикливые, они со всеми ссорились. Офицеры их боялись, им с трудом удавалось помешать своим подчиненным слоняться по дворцу, заглядывая в каждую комнату… Они часто ругались с дворцовыми служащими, осуждая их за то, что они носят ливреи и оказывают знаки внимания членам царской семьи».

После ухода Корнилова государыня послала за Жильяром. «„Император приезжает завтра, надо предупредить Алексея, надо все ему сказать… Не сделаете ли вы это? Я пойду поговорить с дочерьми“, – сказала императрица», – вспоминает наставник. Татьяна и Анастасия Николаевны в результате вторичной инфекции утратили слух и поняли, что произошло, лишь после того, как сестры написали им о случившемся на клочке бумаги.

Жильяр продолжает: «Я пошел к Алексею Николаевичу и сказал ему, что государь возвращается завтра из Могилева и больше туда не вернется.

– Почему?

– Потому что ваш отец больше не хочет быть Верховным главнокомандующим.

Это известие сильно его огорчило, так как он очень любил ездить в Ставку. Через несколько времени я добавил:

– Знаете, Алексей Николаевич, ваш отец не хочет быть больше императором.

Он удивленно посмотрел на меня, стараясь прочесть на моем лице, что произошло.

– Зачем? Почему?

– Потому что он очень устал и перенес много тяжелого за последнее время.

– Ах, да! Мама мне сказала, что, когда он хотел ехать сюда, его поезд задержали. Но папа потом опять будет императором?

Я объяснил ему тогда, что государь отрекся от престола в пользу великого князя Михаила Александровича, который, в свою очередь, уклонился.

– Но тогда кто же будет императором?

– Я не знаю, пока никто!..

Ни слова о себе, ни намека на свои права наследника. Он сильно покраснел и был взволнован. После нескольких минут молчания он сказал:

– Если нет больше царя, кто же будет править Россией?

Я объяснил ему, что образовалось Временное правительство…

В 4 часа двери запираются. Мы в заключении! Сводно-гвардейский полк заменен одним из полков Царскосельского гарнизона, и солдаты стоят на часах уже не для того, чтобы нас охранять, а с тем, чтобы нас караулить».

В ту ночь, первую ночь заключения царской семьи, над городом ярко светила луна. Из парка доносились винтовочные выстрелы: это новая охрана стреляла в ручных козочек цесаревича. На дворцовой половине, занимаемой царской семьей, было тихо, но в отдаленных частях дворца слышался хохот, обрывки песен и пьяные выкрики.

Лили Ден решила спать у дверей опочивальни государыни. «Я потихоньку спустилась в лиловый будуар, – вспоминала она. – Императрица стояла в ожидании меня. „До чего же она похожа на девушку!“ – подумала я. Заплетенные в тяжелую косу волосы ниспадали на спину, поверх нижней сорочки накинут просторный шелковый халат. Она была очень бледна и худа, и мне стало невыразимо жаль ее. Когда я, едва не упав, вошла в ее будуар со своими простынями и одеялами, государыня улыбнулась… Наблюдая за тем, как я пытаюсь постелить себе на кушетке постель, она, по-прежнему с улыбкой, подошла ко мне. „О, Лили, вы, русские дамы, ничего не умеете. Когда я была девочкой, моя бабушка, королева Виктория, показала мне, как нужно стелить постель. Я вас сейчас научу…“

Мне не спалось. Я лежала на лиловой кушетке – кушетке государыни – и не могла понять, что же происходит. Ну конечно же все это мне только снится. Когда я проснусь, то наверняка увижу, что я в Петрограде, в собственной постели. А революция с ее ужасами – всего лишь кошмарный сон! Но, услышав кашель, я поняла, что это, увы, не сон… Лиловый будуар был залит лунным светом… Кругом стояла тишина, лишь в коридоре раздавались шаги красного часового».

Утро 9 (22) марта (в этот день из Могилева должен был приехать государь) выдалось холодным и хмурым. Взволнованная и встревоженная, императрица пошла в детскую, чтобы ждать там возвращения супруга. Нервничая, как и мать, Алексей Николаевич то и дело поглядывал на часы, вслух отсчитывая минуты, остававшиеся до приезда царя.