поворачиваемся к стене. Отдаленные крики достигают наших ушей, и в тот же миг дисморфики отбрасывают луки и все, как один, кидаются в атаку. Половина несет пики с острыми крюками, чтобы взбираться на стену, остальные размахивают тяжелыми щитами. Обвитые могучими мускулами ноги несут их вперед так быстро, что защитники, еще остающиеся на стенах, успевают выстрелить дай бог пару раз. Добравшись до ворот, половина дисморфиков с разбега запрыгивает на них и принимается забираться наверх. Остальные прячутся под щитами. Преодолев подъем в мгновение ока, дисморфики скрываются из виду за зубцами стен. Почти тут же ворота начинают открываться. Воины под прикрытием щитов могли не обращать внимания на летящие в них стрелы; вцепившись в створки ворот, они изо всех сил тянут их на себя, чтобы открыть их быстрее.

Остальная армия Теократа с ревом бросается в атаку.

Мы с капитаном смотрим, как воины врываются в ворота, защитники отбрасывают их – ненадолго, – и вот уже они все скрываются внутри.

– Она сдала город, – говорит капитан.

Я молча киваю, и слезы катятся по моим щекам, оставляя влажные дорожки в покрывающей их пыли. Может, я уже опоздал? Может, Теократ уже выиграл эту войну?

Капитан приглашающе похлопывает меня по спине.

– Пойдем, взглянем своими глазами на великий город Зиннлос.

– У нас есть приказы? – спрашиваю я.

Он на мгновение замолкает. На лице его написана неловкость, почти что стыд.

– Туда, – он указывает обтянутой перчаткой рукой на ворота, – вот где ты понадобишься.

Он явно хочет добавить что-то еще, но я отказываюсь выдавливать из него слова. Асена уже мертва.

Мы идем рядом, пробираясь между валяющимися тут и там телами. Даже сквозь толстый слой багрового песка я вижу, что мертвецы почти все одеты в форму армии Теократа. Добравшись до ворот, слышим какофонию резни, происходящей внутри. Тело Асены засыпало трупами дисморфиков, погибших при открытии ворот. Даже огромное тело Бэра исчезло под ними. Мое внимание привлекает золотой отсвет на стене. Я вытягиваю шею и смотрю наверх, дрожащими руками прикрывая глаза от невыносимого сияния.

Над нами, на вершине зубца, стоит Императрица, Повелительница Иллюзий, гибкая и гладкая. Золотое сияние обтекает ее тело. Платье, сотканное из чистого золота, подчеркивает каждый его соблазнительный изгиб. Она поворачивается, глядя на нас сверху вниз, и я вижу ужас на ее лице. Широко раскрытыми глазами она смотрит сквозь нас, и я понимаю, что она видит только груды трупов.

Мне приходят на ум слова капитана: «Мы ничего о ней не знаем. Во что она верит. Чего она боится». В этот миг я, как мне кажется, понимаю, чего Императрица боится больше всего. Она – коморбидик, то есть страдает от нескольких видов наваждений. Она смогла построить город, вызывавший ревнивую ненависть Теократа, только из своего безумия и песка, но при этом была фобиком. Я понимаю, почему до этого самого момента Повелительница Иллюзий, Императрица Зиннлоса, не показывалась нам на глаза.

Она боится перемен.

Вечный Зиннлос. Теперь это имеет смысл. Она построила этот неприступный город, желая создать нечто неизменное. То, что не умрет никогда.

Конечно, Теократ должен был стереть его с лица земли. Глядя на то, как рушится ее город, Императрица закричала; чуть слышное поскуливание быстро перерастает в пронзительный, оглушительный вопль. Меня захлестывает этим ужасным криком, но я разобрал слова. Протягивая руки к бескрайней пустыне за могучей стеной своего города, она плачет и умоляет:

– Пожалуйста, нет!

Но здесь нет никого, кроме капитана и меня.

И мертвецов.

Не так давно они все были живы, но мы изменили это.

Она вернула все назад. Но безумие не предполагает тонкого контроля над тем, что вы делаете. Чем сильнее мы становимся, тем меньше у нас контроля. Таково проклятие всех безумцев.

Только что мы праздновали победу, и вот уже люди бегут обратно из ворот, спасаясь от чего-то ужасного. Мы с капитаном стояли прямо у них на пути. Никто из нас не двинулся с места, и нас наверняка растоптали бы, если бы бегущие не увидели, что происходит позади нас.

Капитан замечает это первым.

– Боги, – бормочет он себе под нос.

Мы видим, как тысячи трупов вылезают из пыли цвета крови и тупо оглядываются по сторонам, и понимание начинает мерцать в их глазах. Они выглядят еще более испуганными, чем живые, но это их не останавливает. Мертвецы бросаются на войска Теократа, не думая ни о самосохранении, ни о защите. Я не знаю, что движет ими; безумие императрицы или осознание собственного ужасного положения, гибель всех их мечтаний и планов. Они сбивают людей с ног, не обращая внимания на жестокие раны, которые получают при этом. Убитые поднимаются и снова вступают в бой. Ветер усиливается, тысячи песчинок секут лицо, не позволяя толком ни видеть, ни слышать, что происходит. Друга не отличить от врага, живых – от мертвых; все с ног до головы в одинаковой красной песчаной пыли.

Это не тщательно продуманная контратака Повелительницы Иллюзий. Это Вершина – шаткий миг апофеоза безумия, миг, когда заблуждения приобретают собственную жизнь и вырываются на свободу, не контролируемые уже ничем.

Оцепенев от шока и потери, я наблюдаю за бойней словно со стороны. Зачем капитан привел меня сюда? Оглушительный рев медведя прерывает мои размышления. Те, кто находится ближе всех к трупу Бэра, разлетаются в разные стороны – игрушки, отброшенные малышом. Медведь размахивает лапами размером с туловище человека, что производит оглушительный эффект. Я вижу его сквозь мечущуюся вокруг толпу живых и мертвецов. Гризли уже был ранен, и к тому же по нему прокатилась многотысячная толпа людей, пытающихся выбраться из города. Его густая шерсть, покрытая кровью и пылью, обвисла клоками. А уж сколько стрел торчит из него – и не сосчитать.

Если Бэр поднялся… Я заставляю искру надежды угаснуть. Это не Бэр, с какой стороны ни взгляни. Что бы ни осталось от оборотня, разум его в любом случае был необратимо поврежден.

– Асена, – говорю я.

– Что? – рявкает капитан.

Даже если он говорит что-то еще, я не слышу.

– Прости, – шепчу я. – Я не смогу видеть ее такой.

Это и отрицание, и мольба. Какая разница, что Асена уже мертва? Я сомневаюсь, смогу ли сделать то, что должен, если увижу ее. Вот он – миг, когда я могу переломить ход событий, выступить против войск Теократа и спасти Императрицу.

Сквозь песчаные вихри я вижу голубые, как лед, глаза. Исчезает оглушительный грохот битвы – грохот моего сердца заглушает его. Жар разливается по венам, обжигающий ветер и палящее солнце в сравнении