— Тогда с другой стороны, — сказал Дама.

Но сначала возникла пауза, все остановились, словно внутренне примеряясь к какому-то весу.

— Ладно, — сказал Клеомен, но вытащил пистолет, когда они мелкими шажками двинулись через холл, а затем по ведущим наверх ступенькам.

Многое тут пришло на помощь Уне: охранники едва успели протереть глаза, чтобы заметить на площадке незаконных пришлецов. Они уже позволили себе слегка расслабиться, учитывая поздний час; большая часть расположилась сидя; одни читали, другие, закрыв глаза, даже оперлись головой на руки, словно боясь, что могут свалиться во сне. Уна села, съежившись, на четвертой ступеньке, прислонясь лицом к перилам и закрыв глаза. Она одними губами сказала что-то Сулиену, и, хотя он не был уверен, что расслышал ее и не хотел первым ее оставлять, он двинулся вверх по ступеням, стараясь перенести тяжесть своего тела в основном на перила, чтобы ступени не так скрипели. Остановившись прямо напротив двери, ведущей к Марку, он увидел охранников, увидел очень близко: один, со слезящимися глазами, уткнулся в журнал, второй, казалось, уставился прямо на Сулиена, который на какую-то долю секунды, охваченный трепетом ужаса, застыл, не видя ступеней, ведущих на второй этаж, не зная, куда идти.

— Направо, — он подумал, что это пытается сказать ему Уна; и почти вслепую он нырнул к углу галереи, где следующий марш лестницы был уже, темнее, — спад после уверенной широты первого пролета.

Уна шла последней, выжатая как лимон от напряжения, но едва взглянула на охранников, не заинтересовавшись короткой вспышкой яркого света, прежде чем не добралась до спасительной темноты второй лестницы, но и здесь она не остановилась и продолжала карабкаться вверх.

Теперь она вела и направляла остальных, распахнув перед собой еще одну пару двойных дверей, ведущих в черный коридор, где за несколькими открытыми дверями можно было увидеть торопливо разворошенные палаты. Уна ускорила шаг, почти перешла на бег, неуклонно двигаясь к концу коридора, где внезапно бросилась в одну из неосвещенных комнат. Остальные догнали ее, когда она стояла на коленях на полу, выжидая.

— Здесь, — сказала она. Дама увидел, как ее ладонь, бессознательно прижатая к ковру, почти ласкает его.

Клеомен отрезал узкий кусок ткани, медленно приподнял доски пола, постучал по штукатурке. В комнатах были высокие потолки, и в темноте они едва могли различить пол под ногами, и ничего более, но вряд ли бы им удалось удержать Уну, немедля проскользнувшую в дыру. Клеомен сгреб ее за руки, приподнял, а потом отпустил, и она почти упала, приникла к кругу раскрошенной штукатурки.

— Марк, — прошептала она.

Комната казалась доверху налитой тьмой, как жидкостью; они были в цистерне тьмы, дышали ею; смотрели друг на друга сквозь нее. Марк был тенью на постели, Уна — тенью в середине комнаты, лиц друг друга они не видели. Только через мгновение она заметила окружавший ее беспорядок: вся мебель в комнате была перевернута, постельное белье темной грудой громоздилось у ее ног; должно быть, Марк швырнул его туда. Хотя было уже поздно, хотя он лежал на кровати, он не спал. Словно — временами он думал, что так может быть в буквальном смысле слова — способность спать удалили у него из головы. Он почти чувствовал острые углы и кромки пространства. Сердце билось гулко, как будто перед тем он пробежал милю.

Марк приподнялся на локте. Уна увидела, как он медленно поднимает глаза к дыре в потолке. Грохот, который они произвели своим вторжением, и шум осыпавшейся штукатурки он воспринял встревоженно, однако при этом без всякого удивления. Более ощутимая, плотная тьма пересыпалась теперь подобно черному песку в часах.

Посередине высилась человеческая фигура, похожая на колонну тьмы, слегка пошатываясь, вбирая весь свет. Это было воплощение Уны. Случившееся продолжалось. Марк уже не понимал, как долго находится здесь это существо; время превратилось в стоячую заводь.

Он все еще помнил, что ему делали какие-то уколы, уже несколько раз; это продолжалось годы, всю его жизнь — даже дольше — века. Отдельные фрагменты настигали его со всей силой откровения: он понял, что случилось со временем и почему он выпал из него: это случилось потому, что уже произошло когда-то (он вспомнил шок, который тогда почувствовал), он был мертв, по крайней мере так казалось; и наконец он понял, что люди хотят убить его. Кроме того, он знал, что его родители погибли и что они здесь. Он видел их смутно, но они были где-то рядом. Иногда он думал, что они повсюду в этом приюте, просто комнатой ниже или в смежной; иногда он понимал, что они даже еще ближе — кроются в ранее не замеченной складке пространства. Он слышал, как они шевелятся там.

Ни вера в то, что он просто сошел с ума, ни воспоминание об инъекциях были несовместны с этим знанием. Все казалось равно вероятным — параллельным.

— Марк, — повторила Уна и на мгновение почувствовала, что тело ее как готовая распрямиться пружина: она прижмется к нему, поцелует его, и этого будет достаточно. Но к ее испугу, неподвижность сковала ее; она посмотрела вверх и, как и подозревала, увидела Даму, который, свешиваясь над отверстием в полу, наблюдал за ними.

Она медленно шагнула к кровати, и Марк отодвинулся, терпеливо глядя на нее, но весь напряженно подобравшись на голом матрасе, не отрывая глаз от Уны.

Он чувствовал, что голос Уны наугад приближается к нему, создавая завихрения в расползшейся по полу тьме. Чернота продолжала изливаться на них, маленькие газообразные завитки поднимались там, где ее потревожили. Ужас снова стал неодолимой волной накатываться на него; вряд ли это по-прежнему был страх смерти, просто беспредметный и безответный ужас, бескрайний, бесконечный.

— Уходи, убирайся, — сказал Марк.

Уна попятилась, не в силах выдержать силы удара. Она стояла беспомощно и все видела: себя, свой искаженный опаляющей тьмой облик: чувствовала бесформенное время, захлестывающую черную волну, стекающую по всему телу.

Стараясь не поддаваться, она с тревогой посмотрела вверх. Клеомен и Сулиен старались спустить веревку, и если бы ей удалось поднять перевернутый стол, то они с Марком могли бы встать на него и дотянуться, но в таком состоянии Марк был на это не способен. Хотя даже ей это казалось опасным и малоприятным. Но другого выхода она не видела; окно было зарешечено, и не без оснований: попробуй они вытянуть Марка через окно, все мигом бы провалилось.

У нее не хватало храбрости включить свет.

Она снова осторожно приблизилась к нему, и Марку эта тень показалась горячей, дымящейся, как раскаленный докрасна металл. Поэтому он вздрогнул, когда тень попыталась коснуться его руки. Но пальцы были прохладные, и она подошла достаточно близко, чтобы он мог различить в падающем из окна неверном свете бледные волосы и — да — это было действительно похоже на лицо Уны.

— Пожалуйста, Марк. Мы виделись всего четыре дня назад, помнишь? Я… — она в нерешительности запнулась. — И мы слышали, что ты сделал, миллионы людей видели это. Ты все подготовил, просто дело осталось незаконченным. Но еще не поздно.