Многое в тот день доставляло им такое же удовольствие, как проказы разбаловавшимся детям, Потому что они действительно какое-то время баловались. Сулиен и Уна смеялись друг над другом, крадясь вдоль изгороди, швыряясь из своих укрытий тем, что попадется под руку, и без конца выманивая отчаявшихся преторианцев под дождь. Ибо охранники были сознательные и выходили на каждый звонок, даже когда стало очевидно, что вероятность обнаружить кого-нибудь ничтожно мала. Должно быть, существовало некое правило, по которому на любой сигнал тревоги надо было реагировать при любых обстоятельства. Как-то раз Сулиен сказал насмешливо и с сожалением:

— Надо дать им передышку. — И они почти на целый час оставили изгородь в покое, так что персонал решил, что проблема сама собой утряслась, но зато потом начали такой обстрел, что охранники едва успевали приводить сигнализацию в порядок, хотя дождь успел им чертовски надоесть.

Но дождь понемногу стал стихать.

— Думаю, лучше зайти, пока он окончательно не перестал, — сказал Дама. — Готов поспорить, они во всем винят погоду. Да и темнеет уже.

Было еще не поздно, но серые сумерки разлились в воздухе. Остальные сомневались. Уна подумала, что раньше десяти им не стоит показываться.

— Ладно, — сказала она.

Они подкрались к изгороди с западной стороны.

— Давай, ты первый, — сказал Сулиен Даме.

Клеомен с сомнением посмотрел на Даму.

— Ты уверен, что не хочешь подождать в машине? — сказал он, стараясь, чтобы это прозвучало сочувственно. — Я имею в виду, что всем нам идти не обязательно.

Глаза Дамы снова неприязненно вспыхнули.

— Чем я хуже других? — только и сказал он. Он быстро покровительственно посмотрел на Уну и Сулиена и снова подумал: я сделаю это первый. Я должен убедиться, что с ними все будет в порядке. Первый.

— Нам-то с Уной в любом случае придется идти, — пробормотал Сулиен.

— Ладно, помоги мне, — сказал ему Дама.

Сулиен прочно уперся ногой в столб ограды, и они снова услышали донесшийся из приюта слабый пронзительный звонок. Сулиен поднял Даму, чтобы тот смог ухватиться больными руками за верх и неуклюже перевалиться на другую сторону. Клеомен следил за этой операцией с нескрываемым дурным предчувствием, думая, что начало не сулит ничего хорошего. Дама повернулся и бросился к лавру. Сулиен перемахнул за ним через ограду, немножко пристыженный тем, как ловко это у него получилось.

Внутри, за стеной из листьев, дерево образовывало как бы комнату, неровной формы, достаточно высокую, чтобы все они могли стоять, хотя и неудобную: колючие ветви царапали колени и плечи.

Уна зашла, огляделась и решительно произнесла:

— Ладно. Здесь при необходимости можно было бы устроить уборную.

Трое мужчин посмотрели на нее и в замешательстве отвели глаза.

— Сейчас, наверное, уже десять, — сказала Уна. — Можно приступать.

Они услышали, как охранник снова обходит изгородь.

— Сюда тоже заглянут, — прошептал Клеомен.

Но после стольких ложных тревог преторианец и смотритель всего лишь потоптались у границы сада, и Уне даже не пришлось отвлекать их внимание от лавра.

Пару раз они включали сигнализацию, пока дождь не прекратился, просто чтобы чем-нибудь заняться. Уна пыталась, как уже делала это раньше, погрузиться в оцепенение, пока они не смогут двигаться. Жалкое, скучное время. Сначала они были слишком скованы страхом, чтобы говорить. Затем Сулиен и Клеомен завели непринужденную беседу, не переставая поражаться, что могут так свободно беседовать в подобном месте. Уна негромко присоединилась, чтобы сдержать волнение при мысли о близком присутствии Марка.

Затем, когда небо потемнело, в приютских окнах зажглись и выключились огни, и все здание озарилось слепящей лимонно-желтой подсветкой, так что даже листья лавра стали просвечивать, как осколки зеленого стекла.

Клеомен вздохнул в страшном отчаянии:

— Это безумие. Как мы теперь с этим справимся? Что толку было перелезать через изгородь, если дальше мы и шагу ступить не сможем?

Уна стиснула зубы. Лавр стоял напротив правого крыла западного фасада приюта, так что охранник на южной стене сможет увидеть всего лишь кусочек его, не считая низкого овального храма, почти целиком прикрывавшего выступ здания, так что левый его выступ закроет охраннику обзор. Уна подумала, что если бы они появились из храма, то оказались в пределах зрения не одного, а двух охранников, но были бы видимы только боковым зрением — а это лучше. Но пространство между лавром и храмом было совершенно открыто для преторианца на западной стене. И хотя она могла видеть его мысли более отчетливо, сил ее не хватало, и он не повиновался ей.

— Может, когда они будут меняться, — пробормотала она.

— Ничего хорошего не выйдет, — сказал Клеомен. Его слова едва не заставили Уну завопить от гнева, но он был прав. Несколько часов спустя, глядя сквозь светящиеся листья, она сама в этом убедилась: выйдя на балкон, охранник просто встал рядом со своим коллегой, который не повернулся, пока другой не занял его места. Они не разговаривали и вообще никак не отвлекали друг друга. Таким образом, сад ни на минуту не оставался без наблюдения.

Уна сжала лицо руками и снова посмотрела через лужайку на маленький белый храм.

— Думаю, я смогла бы сделать это, окажись я так близко, — сказала она Сулиену.

— Сделать так, чтобы он нас не видел? — шепотом откликнулся Сулиен. — Но как ты туда проберешься?

Оба попытались измерить расстояние до храма, на глазок выходило метров тридцать-сорок; он казался им огромной белой окаменелостью.

Сулиен посмотрел на человека с пистолетом на приютской стене и безутешно произнес:

— Нет, Уна.

Но что толку было говорить это? Он не смог бы остановить ее, и в любом случае что бы они стали делать дальше, как еще могли бы подобраться ближе, разве что перелезть обратно через изгородь? И Сулиен даже не мог пойти с сестрой.

— Я думаю, что смогу понять, когда это можно будет сделать.

— По крайней мере, можем мы хоть как-то тебе помочь? — спросил Сулиен, судорожно, наугад цепляясь за другие варианты. — Мы можем отвлечь их. Можем снова включить сигнализацию.

— Этот не из тех, кто пошевельнется, даже если сигнализация сработает. Он будет вглядываться еще пристальнее. И потом она всех разбудит. Нет, я буду ждать, как сказала, пока им не надоест и они не устанут. — Уна улыбнулась, чтобы подбодрить его. — А пока подожду.

Но Сулиену почти хотелось, чтобы она пошла сразу же, как и собиралась, оставалось еще слишком много времени, чтобы вообразить, как это случится, чтобы строить новые планы и, возможно, выдумать что-нибудь лучшее, продумать все тысячу раз от начала до конца, нет, я не дам этому случиться, я не должен отпускать ее. Все сели у подножия дерева, и никто не мог произнести ни слова.