— Учитывая все произошедшее, нормально, — ответил Митч, сбросил Гэннона на пол и поднялся с дивана. — Как ты? Как сама себя чувствуешь?

Меган слегка пожала плечами.

— Как пьяная. Все будет в порядке. Это для меня не ново.

Митч кончиками пальцев приподнял голову Меган и заглянул в лицо с пристальным вниманием.

— Зато ново для меня. Как часто это происходит?

Меган отвернулась. Теперь, когда худшее было позади, она хотела поскорее забыть, как беспомощно она себя чувствовала и как сильно нуждалась в его сострадании. Если бы она смогла одолеть мигрень в одиночку, ей было бы намного проще ускользнуть из города и из его жизни. Теперь же Меган раскисла от его сострадания и стала слишком сентиментальной, чтобы сделать это. Выплеснувшиеся эмоции не так-то легко припрятать.

— Как сказать! — смутилась она и опустилась на уголок дивана, скосив глаза на экран телевизора, где рекламный гений сумел каким-то образом объединить пиццу со старой леди, красящей губы помадой в туалете самолета. Бред какой-то! — Каждый раз, когда я теряю свою работу или мне предъявляют иск на пять миллионов долларов.

От выражения его лица у нее внутри все оборвалось. Митч присел на корточки рядом с подлокотником дивана; его пристальный взгляд был таким же, как тот, что пронзал ее слишком глубоко прежде. Она отказывалась встретиться с ним. Все ее чувства лежали на поверхности, а она слишком устала, чтобы быть в состоянии что-то скрывать.

— Меган, я хочу…

— Не беспокойся; это не приведет ни к чему хорошему.

Он наклонился к ней.

— Почему ты не разрешаешь мне помочь или хотя бы посочувствовать тебе?

— Потому что ты не можешь ничего исправить, — сказала она устало. — Ты ничего не сможешь сделать, чтобы изменить мнение Де Пальмы. Ты не сможешь изменить тот факт, что Пэйдж Прайс — продажная шлюха, или мои слова по телевидению. Да, ты не сможешь ничего изменить, а просто сочувствия я не хочу.

Кипя от негодования, Митч вскочил на ноги.

— Посмотрите-ка, она не хочет! Тебе не нужно ничье сочувствие! Тебе не нужен никто! Но разве это правильно?

Меган упорно смотрела мимо него на экран телевизора. Ему захотелось встряхнуть ее. Митч хотел, чтобы она нуждалась в нем и сама сказала об этом. Она попросила его обнять ее, когда ей было так больно, что она не могла разлепить глаза. Но та Меган и эта женщина были два разных человека, как пара матрешек, где одна прячется в другую и очень редко выходит на всеобщее обозрение.

Ему надо бы просто пнуть себя за проявление заботы. Разве он не убеждал себя, что ему нравится такая жизнь — ясная, управляемая, безопасная… пустая?

Рекламный блок закончился, и на телевидении собирались возобновить интервью с Ханной. Митч опустился на диван рядом с Меган, заставив Пятницу освободить ему место. Кот мрачно взглянул на него и зашагал прочь, чтобы прыгнуть на коробку, отмеченную маркерами БАРАХЛО, КОТОРЫМ Я НЕ ПОЛЬЗУЮСЬ.

Кэти Курик наклонилась вперед в своем кресле, в ее глазах зажглось сочувствие.

— Ханна, — сказала она очень тихо. — Вы думаете, Джош жив?

Камера наехала на лицо Ханны, выдавая крупный план.

— Я знаю, что он жив.

— Откуда вы знаете?

Ханна взяла время на размышление, очевидно обдумывая и вопрос, и последствия своего ответа. Когда она заговорила, ее голос звучал четко и твердо.

— Потому что он мой сын.

— Она не была так уверена в тот вечер, — заметила Меган, покусывая ногти. — Переспрашивала меня дважды, верю ли я, что Джош жив. Спрашивала так, как будто нуждалась в моей уверенности. Что случилось теперь?

— Защитный механизм, — объяснил Митч. — Она будет верить, во что считает нужным верить.

Меган чувствовала что-то большее в этом, но не могла сказать что. Не потому, что ее мнение имело бы значение. Теперь этим делом занимался Марти — Мальчик-спаниель. Он не поверит ей, даже если Меган скажет, что земля круглая. Так или иначе, это ничего бы не меняло. Ханна могла верить или не верить. Никакое ее чувство не помогло бы им найти Джоша или его похитителя.

— Если бы вы знали, что Джош слушает прямо сейчас, что бы вы ему сказали? — спросила Кэти Курик.

На экране крупным планом показали лицо Ханны, камера не позволяла ни единому нюансу в его выражении остаться незафиксированным. Америка видела все — гнев, смятение, боль. Васильковые глаза, мерцающие от слез. Рот, дрожащий от сдерживаемого крика.

— Я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты это знал, Джош, и верил этому. Я очень люблю тебя…

Крупный план Ханны исчез, и его сменили фотографии Джоша. Школьный снимок. Джош в форме бойскаута. Его щербатая, с выпавшим передним молочным зубом, улыбка. Сверкающие глаза и непослушные волосы. Фотографии исчезли, и внезапно Джош ожил на экране благодаря видеозаписи. Вот он играет роль пастуха в рождественском театрализованном представлении, вот вместе с Лили рисует свою родословную. Ясное, пленительное сопрано Линды Ронштадт зазвучало за кадрами, расплывающимися и исчезающими: «Где-нибудь там…» Слова песни были наполнены острой тоской и сияющей надеждой.

Меган больно закусила губу. Черт, черт, черт! Кэти могла бы сделать это до интервью — она же беседовала с Ханной раньше, — но это была нечестная игра, удар ниже пояса. Песня прозвучала, будто Джош сам взывал из сумерек, в которых он исчез за десять дней до этого. Видео возвратило его живым мальчиком, полным энергии и темперамента, особенной нежности к своей младшей сестренке. Его невинная мордашка вместе с детской искренностью слов песни увели дело далеко из сферы работы и сделали его болезненным, до боли личным.

Дело, которое у нее отобрали.

Никогда, никогда не позволяй делу становиться личным, О’Мэлли.

Слишком поздно. Жесткое предписание уже не могло сдержать эмоции. Ящик Пандоры открылся. Она могла бороться, только чтобы не дать всем чувствам вырваться из него одновременно, как лавина. Меган предательски заморгала и крепко зажала в кулак рубашку, которая покрывала ее бедра. Возможно, только это и помогло ей удержаться от крика.

Митч нежно дотронулся рукой до ее ладони, а затем крепко пожал ее, как бы посылая ей знаки понимания и сочувствия.

Будь ты проклята, О’Мэлли. Как можно быть настолько глупой? Почему ты должна уступать? Ты должна быть более жесткой, чем сейчас.

Меган глубоко вздохнула и крепко сжала зубы, чтобы сдержать дрожание губ.

— Проклятье! — процедила она сквозь зубы. — Я хочу достать того сукина сына!

— Я знаю, — откликнулся Митч.

— Он где-то близко. Я чувствую его. Я до боли хочу его заполучить.

Но не имело значения, как сильно она хотела этого или как глубоко сочувствовал ей Митч. Она была отстранена от дела. Де Пальма ожидал, что она покается в неудачах и вернется в штаб, где суперинтендант лично сможет устроить ей разнос, и затем она могла бы сидеть в комнате с кучей адвокатов и терпеть их компанию, пока те будут разрабатывать планы борьбы с Пэйдж Прайс и ее юристами-доберманами. Примерно так ей предлагали отбросить жизнь, которую она начала в Оленьем Озере. Забыть о людях: они были только именами в отчетах. Забыть о квартире: она не жила в ней достаточно долго, чтобы называть это домом. Забыть о Митче Холте: он был просто другим полицейским, и она знала, что лучше не связываться с полицейским. Забыть о Джоше: теперь за него отвечает Мальчик-спаниель.