– С ними ничего не случится? – с тревогой спросил Омар.

– Эта машина, чем бы она ни была, безупречна! – ответил Ибрагим. – Более совершенного порядка течения сил просто вообразить себе невозможно.

– С ними все будет в порядке, – добавил Музафар. – Эта лодочка многие тысячелетия доставляла странников к желанным берегам, ни разу не сбившись с курса и не дав течи. А силы, что двигают ее, способны двигать целые миры. Они благополучно достигнут нужного порта и вернутся обратно.

– Когда же они вернутся?

– Думаю, что путь неблизок, даже через зазеркалье, – задумчиво ответил Музафар.

– Давайте попробуем это определить, – неожиданно предложил Ибрагим. – Абдул, надень панцирь!

Не успел я до конца понять его слова, как на меня натянули панцирь, не дав даже просунуть руки в рукава. Затем меня прижали к спине Ибрагима, который уже положил руки на шары. Остальные же обняли нас со всех сторон. Шары вновь засветились изнутри, пронизав сиянием руки Ибрагима.

– Вернись назад… – прошептал он.

Возникшая вдруг в моей голове звездная бездна задвигалась, как я сразу понял, в обратном направлении, только плавно и гораздо быстрее, чем у Дервиша. Через некоторое время одна из звезд, точь-в-точь как в видении, стала увеличиваться в размерах, и вскоре я увидел летающие вокруг нее точки. У меня перехватило дыхание: я увидел картину, что когда-то явила мне пластина. Тем временем одна из точек превратилась в шар, который не только летел вокруг звезды, но и поворачивался вокруг своего центра. Тут из глубин моей памяти всплыла строка с обратной стороны пластины: «Размеры и скорости изображенных тел во всем соотносятся с натуральными, позволяя сделать все нужные расчеты…» Я впился внутренним взором в медленно летящий шар и, дождавшись, когда он облетит полный круг, шепнул на ухо Ибрагиму:

– Вперед…

Звездная бездна двинулась с места и вновь поплыла по маршруту, проложенному Дервишем. Несколько раз я просил Ибрагима замедлить или остановить ее, чтобы пронаблюдать естественное движение звезд и их скоплений. Причем делал я это совершенно без участия воли, словно повинуясь какому-то внутреннему голосу. Когда мы дошли до конечной точки маршрута, я прошептал (или только подумал):

– Пройди этот путь по зазеркалью!

В то же мгновение окружающая меня прозрачная искрящаяся звездная бездна сменилась почти непроглядной тьмой, то и дело то тут, то там озаряемой холодными разноцветными всполохами. Я очутился в округлом, ужасно узком, чрезвычайно кривом и извилистом тоннеле внутри нее, стены которого были такими неровными и рваными, что к ним страшно было прикоснуться, а по полу, которого, впрочем, и не было, невозможно было передвигаться, не спотыкаясь и не оступаясь на каждом шагу. Было похоже, что этот тоннель проеден гигантским червем в этой вспыхивающей тьме, словно в гигантском плоде. Очутившись в нем, я вдруг ощутил страх, неудержимый, непреодолимый и совершенно необъяснимый страх, поймав себя на том, что никогда в жизни не испытывал его, по крайней мере, подобного этому. Я отчаянно бежал по этому ужасному коридору, не помня себя, путаясь в неровностях пола и задыхаясь в почти охватывающих меня стенах, словно находясь в глотке того самого червя. Коридор же причудливо извивался во все стороны, вверх и вниз, постоянно пересекаясь с лабиринтом других, еще более жутких тоннелей, и казалось, что этому пути вообще не будет конца, и уж тем более он никак не может быть короче звездного пути. Однако неожиданно он сузился до щели шириной в волос, и я, втянувшись в нее, очутился в комнате Странствий, где не было уже ни ужасной тьмы, ни прозрачной звездной бездны, а лишь два каменных постамента с шарами да вопросительно глядящие на меня друзья. Все это было таким родным и милым сердцу, что я сразу понял причину охватившего меня только что страха. Тот мир, в котором я, пусть даже и не на самом деле, только что побывал, был настолько чужд моему естеству и сознанию, настолько не подходил для них и отвергался ими, что они всеми силами стремились покинуть его. Ведь он был воистину потусторонним миром, противоположной нашему бытию стороной зеркала… Но, несмотря на все эти мысли, из моих уст вырвались совершенно неожиданные и непонятно откуда взявшиеся слова:

– Они вернутся через шесть или семь месяцев. Это – время пути по потусторонью в оба конца, ну и сколько-то – там… Причем для них это будут лишь мгновения, ибо течение времени по разные стороны грани – различно.

– Как тебе удалось это определить? – с большим интересом и некоторым недоверием спросил Музафар.

– С помощью всех вас, панциря, моей пластины и логики. – Слова продолжали лезть из меня без всякого участия воли, причем с совершенно спокойной и уверенной интонацией, заставляя верить в них даже меня самого. – Ибрагим дважды провел нас по маршруту, проложенному Дервишем от самого нашего мира до их мира. Все расположения и движения звезд и миров здесь в точности соотносятся с настоящими, плывущими в безбрежье, как на моей пластине. Свет везде и всегда летит с одинаковой скоростью. Остается лишь понять логику движения по потусторонью и сопоставить время пути здесь и там, что нам позволил сделать магический кристалл. Кстати, я, кажется, начал проникать в логику управления этой машиной, надо будет на досуге поупражняться: вдруг придется слетать к кому-нибудь в гости!

При этих словах лица моих друзей натурально вытянулись от удивления: они восприняли мою шутку совершенно серьезно, а я тогда и не подозревал, что ей суждено сбыться. Затем я, не выдержав, поделился с ними своими чувствами, испытанными в потусторонье. Оказалось, что их испытали все, однако, по словам Ибрагима, произошло это, скорее всего, потому что оно здесь было ненастоящим.

– Это была лишь его иллюзия, подобие, воссозданное комнатой так же, как и подобие безбрежья, лишь для прокладки маршрута. Однако подобие это настолько идеально, что мы восприняли его как настоящее. Настоящее потусторонье действительно противоположно нашему бытию, как белое – черному или жизнь – смерти. Мы же остались сами собой, поэтому наше естество и воззвало к разуму поскорее покинуть этот провал пустоты. Думаю, что когда мы проникнем в истинное потусторонье, все будет не так мучительно.

– Почему ты так думаешь?! – спросили мы все сразу.

– Проникнуть туда в нашем обычном виде невозможно, ибо зеркало непроницаемо ни туда, ни оттуда. Это можно сделать, лишь став своим отражением в зеркале, то есть – тем, что может существовать там. Те, кто приходит и уходит, подобрали к нему ключи, которые отныне вложены и в нас. С помощью этих ключей и сил магического кристалла можно преодолеть непроницаемость зеркала, что мы и сделали совсем недавно. Но, входя в него, мы неизбежно станем своим отражением и будем чувствовать себя там, как в своем мире, ибо так оно и будет. Впрочем, мы, пребывая там, едва ли осознаем это.

– А как же потом – обратно?

– В потусторонье нет ничего, подобного нам, даже в отраженном виде, мы все равно останемся для него чужими. И оно при первом же случае изгонит нас обратно с неизбежным обратным превращением.