– Если все это – Господня воля, то пусть заговорит Господь! – оборвал он своего советника.

Сервусдеи, сгорбившись еще сильнее, вернулся на трибуну. Он понимал, сколь многого просит от него епископ. Старик посмотрел на Элизию со слезами на глазах. Члены трибунала заняли свои места, чтобы огласить приговор и потребовать от Элизии recognitio[52], которое должно состоять в признании вины обвиняемой и в ее отказе от продолжения разбирательства. Сервусдеи попросил разрешения выступить еще раз.

– Судьи и boni homines, моя подопечная вновь подтверждает, что не знала об истинном состоянии Гали и просит Господа высказаться в этом деле за нее.

В зале воцарилась гробовая тишина. Монах бросил еще один взгляд на Фродоина и продолжил:

– Поскольку готский закон едва ли приложим к этому делу, я апеллирую к немецкому закону Каролингов, который дозволяет проводить испытания, дабы выяснить, принимает ли Господь сторону обвиняемого. Поскольку Элизия из Каркассона утверждает, что ничего не знала об истинном состоянии своего мужа и не принадлежит к народу готов, я прошу подвергнуть ее ордалии: испытанию кипящей водой, – таким образом мы узнаем, лжет она или же говорит правду.

Собравшиеся в зале возмущенно зашумели. Мужчины вскакивали с мест и направляли яростные взгляды на епископа и его помощника. Фродоин втянул голову в плечи; стоящий рядом Ориоль на одну пядь вытащил меч из ножен.

– Я готова…

В зале кричали уже в полный голос, так что шепота Элизии было не слышно. Женщина смотрела на Фродоина широко распахнутыми глазами. Против всех ожиданий, в этом взгляде блеснул лучик надежды. Епископ читал в ее душе как в книге: несчастная молилась много недель, призывая смерть, и пройти ордалию для нее будет не страшнее, чем увидеть своих детей в рабстве у такого жестокого человека, как Бернат из Готии. Приговор уже почти что вынесли, а теперь у нее появилась новая возможность. Элизия не отводила глаз от епископа.

– Я готова! – закричала она. – Я готова!

И зал снова затих. Никто не понимал, что делать дальше.

– Господу известно, что я говорю правду. Начинайте как можно скорее.

Элизия не обращала внимания на тех, кто протестовал против ордалии, кто кричал, что недопустимо применять этот метод в графстве Барселонском. Она пошла вслед за городским судьей на площадь, где уже собиралась толпа, изумленная предстоящим испытанием. Года решила поговорить со своей подругой. «Мы найдем способ уладить дело как-нибудь иначе», – пообещала дама. Но Элизия отказалась:

– Если я смогу это вынести, я навсегда освобожусь от Гали. Я до сих пор ощущаю на своем лице его зловонное дыхание, хотя он и умер… А если я не смогу, остальное будет уже не важно.

Двое рабов бегом вынесли из дворцовой кухни котел с кипящей водой. Фродоин подошел к Элизии, они помолились вместе. Асториус был франк, ему была хорошо знакома процедура ордалии. Не обращая внимания на враждебность собравшихся вокруг барселонцев, виконт взял золотое графское кольцо, которое использовалось в качестве печатки на официальных письмах, и бросил в дымящуюся воду.

– Элизия из Каркассона, ты должна достать это кольцо. Рука твоя покроется волдырями, но если через определенное время они пройдут, значит ты сказала правду и действительно не знала о тайне твоего мужа. Это спасет тебя и твоих сыновей от рабского состояния – ведь будет установлено, что брак твой был заключен обманным путем. В противном случае Господь опустит вас до положения обыкновенных рабов.

Сервусдеи затянул псалом, но пение оборвалось, когда от туники Элизии оторвали рукав. На площади воцарилась абсолютная тишина. У испытуемой от страха дрожали губы.

– Да хранит тебя Бог, – произнес Фродоин со слезами на глазах, сжимая свой золотой крест.

Элизия почувствовала боль еще до того, как кожа ее соприкоснулась с кипящей водой. Она сжала зубы и погрузила руку. Рассудок ее затуманился, от вопля содрогнулся весь город. Элизия чувствовала, что теряет сознание. И все-таки она дотянулась до дна котла. Последний проблеск разума подсказал, что она должна что-то схватить. Терпеть больше не было никакой возможности, но палец ее коснулся кольца, Элизия подхватила его и выдернула руку из кипятка.

Толпа ахнула. Все, что казалось Элизии вечностью, произошло в единый миг. И все-таки с ее побагровевшей, покрывшейся волдырями руки свисали лохмотья белой кожи. Судья выхватил у нее кольцо, обжегся и уронил на землю. Потрясенные стражники подхватили Элизию, когда она уже потеряла сознание. Года успела вызвать на помощь знаменитую еврейскую целительницу, она явилась с запасом липких пластырей. А Фродоин, со своей стороны, призвал двух монахов, сведущих в медицине. Пока горожане молились за Элизию, руку ее смазали целебными бальзамами и двое стражников быстро унесли страдалицу обратно в тюрьму. Асториус принял меры, чтобы ее тайно не вывезли из города.

По дороге в камеру Элизия так и не пришла в себя, но старая еврейка осталась при ней и поклялась, что выходит больную. Ничего подобного в Барселоне никогда не видели.

Несколько часов спустя виконт Асториус смотрел на лежащую Элизию сквозь окошко в двери камеры. Правая рука превратилась в страшный багровый ожог. У Асториуса сжалось сердце, теперь ему совсем перестала нравиться попытка Дрого де Борра расправиться с этой женщиной. Позади стояли хмурые assertor и судья. Асториусу хотелось выговориться, облегчить свою душу, даже если его слова и будут переданы маркграфу.

– Ни один человек, обладающий подобной отвагой, не заслуживает рабского звания. Пусть Господь говорит за нее. И пусть целительница остается при ней – столько, сколько потребуется.

Ришильда, окутанная облаком ладана, подняла голову, и чело ее озарилось единственным лучом, пробившимся сквозь узкое окошко церкви. В роскошном платье из белого шелка с золотом, она сияла, как богиня. Вот она – избранная, императрица. И мир лежит у ее ног.

Таинство свершалось в убогой обители, недостойной столь важного события, но армия Карломана слишком близко подошла к Павии, и император вместе с папой ушли с войсками вверх по течению По; они использовали реку как естественную защиту в ожидании подкреплений из Франции. Ришильда понимала, что время ее на исходе, и согласилась на коронацию в самых непритязательных условиях.

В маленьком храме, сложенном из грубых камней, столпились дворяне из близлежащих городов – Тортоны, Ниццы, Генуи, – а еще дюжина епископов, которым не терпелось убраться подальше. Стоявший рядом с супругой Карл старался принять величественный вид, но на лице его была восковая бледность, а лихорадка заставляла потеть в три ручья. Скромный хор затянул торжественный гимн, а папа Иоанн Восьмой, в пышных одеждах и папской тиаре, передал скипетр архидиакону и взял с алой подушечки диадему. Лоб Ришильды блестел от святого масла, но ей не терпелось ощутить прикосновение холодного металла.