— Ты ведь тоже ее любишь, — сказал он. — Вот тебе и кажется, что ты знаешь, как для нее лучше. Кажется, что ты защищаешь ее. И, возможно, ты права: вряд ли я для нее лучшая партия. Вот и отцу так кажется. Что он защищает нас. И, может быть, он тоже отчасти прав. И однажды я прощу его за то, что он сегодня сделал.

Демьян глубоко вздохнул и перевел взгляд на потолок. Потолок требовал побелки. Он бы вполне мог заняться этим на праздниках. Ничего в этом сложного нет.

— Я поставлю ей щиты, — поделился он с кошкой своим решением. — Сверху, чтобы не лезть в разум. Но печати отец от меня не дождется. Однажды она захочет поговорить об этом со мной, и не сможет произнести ни звука. Она не простит.

Демьян протянул руку, чтобы погладить Чуму, но та шарахнулась в сторону, едва не упав в ванную, и протяжно, громко мяукнула, заставив его вздрогнуть.

— Все-таки собаки куда адекватнее кошек, — вздохнул Демьян. — Дополнительный новогодний пауч ты сегодня не получишь.

Чума фыркнула и спрыгнула с бортика. Демьян усмехнулся. Вот же… Но все-таки стало полегче. И снова фыркнул. Дожил, с кошками разговаривает.

Юля на кухне поставила перед ним тарелку с жареной картошкой и пиалку с квашеной капустой.

— Баба Рая поделилась, — поведала она. — Она нам еще грибочков маринованных дала. Я к ней сегодня заходила, подарила ей пакет зернового кофе. Она любит, сама мелет. У нее такая красивая кофемолка, еще советская, у которой ручку крутить надо. Даже порой начинаю жалеть, что я не пью кофе… О, а давай для тебя такую заведем? Я сама тебе буду молоть!

— Давай.

— Она нас вечером на чай позвала. Сходишь со мной?

— Конечно.

Картошка у Юли получилась совсем не такой, какой она выходила у него. Но это было не так важно. Демьян ел и понимал, что дело тут вовсе не в картошке.

— Юль, — позвал он. — А эта школа, про которую ты мне говорила… Приемных родителей… В нее же записываться надо, да?

Юля прекратила порхать по кухне белым облачком и приземлилась на соседнюю табуретку. Звездочки на ее юбке переливались в свете лампы.

— Да.

— А хочешь, прямо сегодня запишемся.

Она молча смотрела на него некоторое время, потом сглотнула.

— Ты правда согласен?

— Я сам приемный. Я тоже жил в детдоме. Там не то чтобы сильно радужно. Но мне повезло. Почему бы не помочь кому-то еще. Только, Юль… Из-за проклятья я могу взять только девочку.

Юля кивнула.

— Прямо сегодня запишемся? — переспросила она.

— Прямо сегодня.

Она наконец снова улыбнулась. И кивнула.

— В любом случае, это же не сразу. И мы же будем просить младенца, да? Это точно займет много времени. Они редко бывают. А если нам еще и только девочку…

— Юль…

— Спасибо… — она сорвалась с табуретки, приземлилась у его ног, спрятала лицо у него на коленях и заплакала.

— Боги, за что ты благодаришь?

Она помотала головой и не стала отвечать.

А потом они и правда подали заявление на сайте и скачали список необходимых справок и документов. Приготовили салат. В восемь часов зашли к бабе Рае и посидели с ней немного. Потом вернулись к себе. Уже хотелось есть, и они не стали ждать ночи, чтобы сесть за стол. В одиннадцать у одного из клиентов Демьяна упал сайт, и он полчаса сражался с ним, пытаясь восстановить доступ. В это время Юля разослала поздравления своим друзьям. Справившись с задачей, Демьян позвонил сначала Злате, а потом и маме, и попросил ее поздравить от его имени отца. Со стороны мамы играла музыка и кто-то что-то весело кричал, и она ни о чем не спросила. А потом они вдвоем с Юлей встретили Новый Год, обменялись подарками — Юля раздала котам по праздничной вкусняшке, — оделись, вышли во двор и запустили заранее купленный салют. Полюбовались на чужие. За невысокими домами хорошо было видно распускающиеся в черном небе цветы, и Демьян впервые признал, что свои плюсы в малоэтажной застройке тоже есть. Они вернулись домой, выпили горячего чая, чтобы согреться, и легли спать в час ночи, пошутив, что стали слишком стары для всей этой праздничной суеты. И заснули, веря, что наступивший год принесет только хорошее.

***

В больнице Климу не нравилось.

Еще после первого посещения он понял, что это последнее место, куда стоит попадать. Здесь пахло болью: застарелой и совсем свежей. Клим старался держаться, но все равно периодами морщился, однако с Женей сюда ездить продолжал каждый раз, как было время. Да и как было ей не помочь, если она вечно навьючивала на себя с дюжину пакетов и сгибаться под их тяжестью начинала уже на выходе из общежития. Сначала Клим пытался ее вразумить и объяснить, что половины из того, что она возит, ее отцу не нужно. Потом понял: так она боролась со страхом. Ей, видимо, казалось, что выздоровление ее отца напрямую связано с тем, сколько сил она положит на заботу о нем. Впрочем, чувствовал себя Савелий Афанасьевич уже и правда куда лучше, из отделения интенсивной терапии его перевели в общую палату и даже пообещали вскоре отпустить.

Сейчас они сидели в столовой, где Женя, проигнорировав недовольный взгляд медсестры, накрыла стол. К празднику она наготовила всего и много, но все было строго сообразно назначенной ее отцу диете и Климу не особо нравилось. Зато Савелий Афанасьевич казался абсолютно счастливым. Смотрел на них с таким умилением и с такой нежной улыбкой, и было в выражении его лица что-то детское. Едва ли не наивное. Клим от этого чувствовал себя виноватым: он понятия не имел, как теперь сказать старику правду. Женя божилась, что все сама расскажет, как только тот окрепнет, и скорее всего даже в это верила, только вот Клим не верил. Доктор уже предупредил их, что ее отцу нужен полный покой, ибо любое потрясение может оказаться для него последним.

— Ну что ж вы, — с укором сказал Савелий Афанасьевич, когда они высидели у него часа два. — Вы идите, отмечайте, а то так весь праздник на меня и потратите…

— Прекрати, пап, — поморщилась Женя. — Я тебя одного не брошу,