– Почему мы, а не регент? – поинтересовалась она у богини.

– Святой Регент нас покинул. Когда началось светопреставление, он свалился в воду и не выплыл.

– Мне жаль слышать это, – сказала Франческа, сильно покривив душой.

Никодимус промолчал. Каменное воплощение Тримурил кивнуло, а голос Праматери-Паучихи проскрипел:

– Надеюсь, вы меня простите, но я не могла не подслушать умирающую Леандру. Насколько я поняла, она хотела, чтобы вы сыграли в её игру и помогли людям Иксоса. Напомните мне её последние слова.

– «Заставьте их всё переписать заново», – севшим голосом произнёс Никодимус.

Он посмотрел на Франческу. Так согласно кивнула, и он перевёл взгляд на Тримурил.

– Хорошо, мы сделаем всё, что сможем, но тебе, как и моей сестре, придётся дать нам кое-какие гарантии.

– Архипелаг в неоплатном долгу перед вами, – богиня низко поклонилась. – Клянусь Создателем, я выполню всё, что вы пожелаете. Однако прошу вас, поговорим об этом позже. Пока мы тут беседуем, в городе нарастает беспокойство, если упустим время, порядок будет уже не восстановить. Отправить с вами гидромантов и красноплащников? Вы можете подняться в туннель и попробовать договориться с императрицей.

– Позволь нам ещё чуть-чуть побыть с дочерью, – кротко попросила Франческа.

– Конечно, – Тримурил вновь поклонилась и двинулась вверх по склону.

Франческа посмотрела на Леандру. Погладила дочь по холодной щеке, краем глаза увидев Дрюн. На лице богини застыла маска боли. Она тоже любила Леандру. От этого Франческе стало ещё горше и в то же время – проще.

Никодимус опустился на колени и взял жену за руку. Измученная Франческа прильнула к нему, с признательностью ощущая его объятия, и разрыдалась, думая о неудавшейся жизни дочери, обо всём, с чем та боролась и что любила.

С тоской вспомнила боль, которую та познала с самого рождения. А затем, с благодарностью, изумление, которое почувствовала, увидев, как изменилась Леандра.

Однажды целая жизнь ушла на поиски желаемого. Временами оно почти находилось, временами совершенно терялось, иногда от него отрекались. И были на том пути кровь и желание, любовь и отвращение, не говоря уже о разных чудовищах, демонах и долгих часах одиноких раздумий. Нелегко было всё это пережить, ох, как нелегко. Да, по дороге встречались радость и удивление, но как же редко. Радости никогда не хватает на всех.

С возрастом душа, о которой идёт речь, додумалась до кое-чего важного, пусть и не больно-то оригинального. Самым главным стало понимание того, что желаемое, найденное ли, потерянное или отвергнутое, значит много меньше, чем сам поиск. Второе не слишком глубокое наблюдение заключалось в том, что молодые могут умирать, а старые – обязаны. И эта истина становилась неоспоримее год от года.

Вот так наша душа, торжественно и благодарно, вступила в осень своей жизни, зная, что вскоре её поискам придёт конец.

Никодимус читал последнюю в тот день лекцию в университете, первом, построенном на Древнем континенте за многие тысячелетия. Лекционный зал был простой, но удобный, с широкими панорамными окнами, сквозь которые проникал свет зимнего вечера, и амфитеатром скамей, круто поднимавшихся на тридцать футов вверх. Зал был сооружён таким образом, чтобы даже на последних скамьях студенты могли внимательно наблюдать за демонстрацией различных аспектов заклинаний.

Сначала помещение не понравилось Никодимусу. Ему казалось, он читает лекцию в колодце. Однако эта группа пылала особым, заразительным энтузиазмом. Темой лекции была субтекстуализация и порядок подбора подтекстов. Никодимус написал пять светящихся взаимосвязанных параграфов на пяти разных языках, затем показал, как стиль и структура предложений могут скрыть истинный смысл прозы.

Класс восторженно ахнул, когда все пять параграфов исчезли. Никодимус кратко объяснил, каким образом визуализировать субтекстуальную прозу, но студенты торопились написать что-нибудь своё и слушали объяснения вполуха.

Пришлось повторно показать, как написать собственный пассаж и скрыть его от других. Потом ученики перенесли получившийся у них субтекст на бумагу. Никодимус не отпускал группу до тех пор, пока каждый не справился с заданием.

Студенты увлечённо занимались чарословием, а Никодимус исподтишка разминал больное бедро. Теперь в его волосах было больше серебра, нежели черноты. Много лет минуло с тех пор, как его дочь изменила мир. Никодимусу было за восемьдесят, что, конечно, не возраст для чарослова, но груз прожитого уже начинал давить на плечи.

Долгие годы они с Франческой служили угасающим Лиге и Империи, стремясь создать мир, заповеданный Леандрой. Старые порядки отмирали, их сменяли новые. Годы были неспокойными: за бунтами следовали революции, а за моровыми поветриями – войны. Незаживающие раны мира то и дело принимались кровоточить. И всё же шесть человеческих королевств объединились, пролив куда меньше крови, чем можно было ожидать.

Никодимус сомневался, что в этом достижении так уж много их с Франческой заслуг. Люди с готовностью приписывали им славу, в итоге убедив себя, что Никодимус, Франческа и Вивиан сосредоточили в своих руках чрезмерную власть. И вот несколько лет назад начались политические манёвры и интриги с целью их отстранения.

Вивиан сохранила какое-то подобие своей империи. Остроземье быстро разделилось на два государства, лишь одно из которых присягнуло на верность императрице. Между тем Вивиан, Лотанну и Сайрус продолжали хитростью и коварством сражаться за власть, не желая оставлять политическую арену.

Никодимус и Франческа, напротив, с облегчением сбросили своё бремя. После долгих споров, они решили отправиться в добровольное изгнание. В Шандралу образовалась небольшая партия, ратующая за возвращение на Древний континент, к которой они с радостью присоединились. Франческа собиралась основать там лечебницу, Никодимус – академию.

Мысли Никодимуса всплыли из пучины воспоминаний, вернувшись к настоящему. Лекционный зал перед ним бурлил смешками и триумфальными возгласами студиозусов. Один за другим светящиеся абзацы исчезали. Никодимус обошёл аудиторию, помогая то одному, то другому ученику, чтобы никто не отстал от класса. Наконец, стихли торжествующие вопли, превратившись в недоумённый, а затем и разочарованный ропот. Добившись субтекстуализации своих параграфов, студенты не могли теперь нигде их найти.

– К чему всё это смятение, мои юные коллеги? – с нескрываемым удовольствием спросил Никодимус. – Если вы посеяли свои субтексты, просто вспомните объяснения по их поиску. Или… Да нет, поверить не могу! Неужто вы всё прохлопали ушами?

Ответом ему был хор возмущённых голосов, обвиняющих его в розыгрыше. Что же, так оно и было.

Посмеиваясь про себя, Никодимус повторил часть лекции. Теперь студенты смотрели за его движениями во все глаза. К тому времени, когда он закончил, большинство уже самостоятельно обнаружили и записали свои субтексты, остальные сделали это с небольшой помощью профессора. И вот класс выстроился в очередь, чтобы вручить ему свои гримуары и покинуть аудиторию.