— Я поеду домой, — решил Джон. — Все равно до понедельника ничего не будет.

— В понедельник я пойду снова, — согласился Александр. — Если бы я не видел своими собственными глазами, я бы не поверил, что такое может быть.

Джон покачал головой:

— Я так до сих пор и не верю.

Эстер и Джонни набросились на Джона, как только он переступил порог.

— Какие новости?

— Ничего пока не ясно, — сказал он. — Слушания начались, но король не признает суд, и они всего-навсего зачитали ему обвинения.

— Не признает суд? — переспросила Эстер. — Чего он надеется этим добиться?

Джон бросил плащ на сундук, стоявший у подножья лестницы.

— Одному Богу известно. Я весь промерз, погода гнуснейшая, как раз для такого паршивого занятия.

— Сейчас принесу горячего эля, — сказала Эстер. — Пошли в кухню, все мне расскажешь.

Джон пошел за женой, Джонни следовал за ними по пятам.

Джон уселся на скамью перед выскобленным столом, Эстер налила подогретое пиво с пряностями, поставила перед ним горячий суп и поднос с мясом и сыром.

— Как он выглядел? — тихонько спросил Джонни.

— Он выглядел хорошо, — задумчиво ответил Джон. — Он оделся специально для своей роли. Он был весь в черном, но на плече у него сверкал Георгий. Он нес трость — и этой тростью он ткнул в прокурора.

— Он ударил его? — спросила Эстер.

— Ну, это был не сильный удар, но момент был напряженный, — признался Джон.

Глаза Джонни на бледном лице стали огромными.

— И никто ничего даже не крикнул в его защиту?

— Какая-то женщина выкрикнула что-то с галереи, и еще были пару человек, которые кричали «Боже, храни короля!», но солдаты быстро заглушили их выкриками с требованием правосудия, — сказал Джон.

— Как жаль, что меня там не было! — жарко сказал Джонни. — Я бы заступился за него!

— Вот поэтому ты туда и не поедешь, — твердо заявил Джон. — Там я держу голову опущенной, а свои мысли при себе. Они искали свидетелей того, как поднимали королевский штандарт.

— Кто-нибудь узнал тебя? — потребовала ответа Эстер.

Джон покачал головой.

— Я вел себя тихо, как сытая мышка, — сказал он. — У меня нет ни малейшего желания быть свидетелем с любой стороны. Единственное, чего я хочу, это увидеть, чем все кончится.

— Но он же король! — страстно выпалил Джонни.

— Так точно, — ответил Джон. — Но если бы он согласился быть чуточку поскромнее, то еще мог бы, пожалуй, выпутаться из всей этой истории. Или если бы он мог предложить править не собственной волей, а с их согласия… но он желает оставаться королем! Он скорее будет мертвым королем, чем живым разумным человеком.

— А кто судьи? — спросила Эстер. — Кто-нибудь там был из тех, кого мы знаем?

— Знакомых лиц было мало, — сказал Джон. — Ведь только половина из тех, кого назвали и вызвали в суд, набрались храбрости судить своего короля. У многих оказались срочные дела где-то в другом месте.

— А Джон Ламберт? — спросила она с нарочитой небрежностью.

— В армии, на севере, — ответил он. — Но его имя в списке комиссаров. А почему ты спрашиваешь?

— Мне было бы очень неприятно узнать, что он в этом участвует.

— Он бы никогда так не поступил, — заявил Джонни. — Он ведь понимает, что это неправильно.

Джон покачал головой.

— Но сейчас для всех это единственный выход, — сказал он. — Король и народ. Он не оставил нам выхода.

Понедельник 22 января, 1649 года

В понедельник Джон и Александр встретились на ступенях Вестминстер-холла и, когда двери распахнулись, попали внутрь вместе с напирающей толпой. Под давлением мужчин и женщин Джона отнесло к дальней стороне зала, откуда он мог видеть профиль короля на фоне красного бархатного кресла. Карл выглядел усталым, и лицо его было искажено. Ему было тяжело спать под постоянным наблюдением, и он уже понял, что шансы на чудесное спасение уменьшаются с каждым днем.

Лорд-председатель Брэдшоу кивнул, давая разрешение прокурору Джону Куку начинать, но тот отвернулся, разговаривая с кем-то из юристов. Король со всей своей былой высокомерной властностью резко ткнул Кука тростью в спину. Ошеломленный прокурор резко повернулся, его рука инстинктивно потянулась туда, где должна быть шпага. Зал суда ахнул.

— Почему он это делает? — требовательно спросил Александр.

Джон покачал головой.

— Вряд ли кто-либо когда-либо за всю его жизнь поворачивался к нему спиной, — тихо сказал он. — Он не может научиться вести себя как простой смертный. Его воспитали как помазанника Божьего. Он просто никак не может осознать глубину своего падения.

Джон Кук нарочито неторопливо привел свою мантию в порядок, полностью игнорируя удар. Он приблизился к столу судей и спросил, согласны ли они, в случае если король не будет защищаться, считать его молчание за признание вины.

Король ответил. Джон заметил, что в этот критический момент своей жизни король перестал заикаться. Его робость и неуверенность в себе наконец исчезли, и он обратился прямо к народу. Его обращение к суду было ясным и впечатляющим, а голос был достаточно громким для того, чтобы его слышали все, находившиеся в зале, включая тех, кто записывал каждое его слово, он заявил, что защищает свои права и права народа Англии. «Если незаконная власть может создавать законы, то кто может быть уверен в собственном праве на жизнь или на то, чем владеет?»

В зале суда послышался тихий ропот, несколько голов на галерее согласно кивнули. Крупные собственники особо чувствительно относились к угрозе того, что парламент, не обремененный более наличием короля и традиций, может принять законы, не устраивающие богатых землевладельцев. Одних левеллеров уже было достаточно для того, чтобы напугать состоятельных людей и тем самым заставить их снова встать на сторону монархии. Те, кто сегодня призывает к казни короля, завтра могут потребовать, чтобы стены парков разрушили именем закона, который одинаков для простолюдинов и лордов, и именем парламента, который представляет рабочий люд.

Лорд-президент Брэдшоу, все еще в своей железной шляпе, приказал королю замолчать, но Карл вступил с ним в пререкания. Брэдшоу приказал секретарю суда призвать заключенного отвечать на обвинения, но король не хотел молчать.

— Уведите заключенного! — закричал Брэдшоу.

— Я требую…

— Заключенные не требуют…

— Сэр! Я — не обычный заключенный.

Короля окружила стража.

— Боже, нет! — пробормотал Джон. — Только бы они не стали выталкивать его силой…

На мгновение он перенесся в воспоминаниях во дворец Уайтхолла, король сидел в карете, а королева рядом, сжимая в руках ларец с драгоценностями. Тогда он подумал, что если хоть одна рука коснется кареты, будет разрушена тайна королевского величия. А теперь он думал, что если хоть один солдат, перевернув пику тупым концом, раздраженно подтолкнет Карла Стюарта, а тот упадет — все королевские принципы падут вместе с ним.