Джонни вспыхнул и неловко повернулся в своем кресле.

— Но как он может? Как он может согласиться на то, чтобы стать никем? Он — король в глазах Господа. Он что, назовет Господа лжецом?

Френсис подошла к нему и взяла за руку.

— Ну-ка, прекрати, — сказала она с твердостью старшей сестры. — Ты свое за него отвоевал. Ты сделал достаточно, и никому от этого лучше не стало. Король должен сам принимать решения, и сейчас его решения никак не связаны ни тобой, ни с любым из нас.

— Она права, — сказала Эстер. — И никто из нас ничего не в состоянии сделать ни в поддержку короля, ни против него. Он прошел свой путь. Теперь ему надо решать, что он будет делать дальше.

Король решил пойти на принцип — или, возможно, задумал рискнуть еще раз, а может, посчитал, что следует сделать жест — гордый театральный жест — и посмотреть, что из этого получится. Он отверг предложения парламента, отверг их смело, лихо и полностью. И стал ждать, что будет дальше.

То, что произошло, его несколько удивило. Воины армии Кромвеля, солдаты Ламберта и пехотинцы Ферфакса пришли в ярость от отсрочек и упущенных возможностей. Они-то думали, что дальше будет прочный, нерушимый мир и реформа законодательства о земле в пользу трудового народа. Они захватили палату общин, изгнали тех ее членов, которые были известны своей симпатией к королю, и настояли на том, чтобы короля судили за измену своим подданным.

Эстер сообщила эту новость Джону, когда тот поливал нежные растения в оранжерее. Морозные узоры на окнах таяли, стекло было влажным и непрозрачным. Цитрусовые деревья, на ветках которых еще оставались сияющие апельсины и лимоны, наполняли помещение ароматом, угольки в печи рассыпались и потрескивали, озаряя все мерцающим светом. Эстер приостановилась на пороге, не желая разрушать ощущение мира и покоя. Потом она сжала губы и, чеканя шаг, вошла в оранжерею.

— Они забрали короля с острова Уайт и отвезли в Лондон. Они хотят судить его, — напрямик объявила она. — Они обвиняют его в измене.

Джон замер на месте. Струйка воды из лейки стекала ему прямо на сапог.

— Измена? — повторил он. — Как можно обвинять в измене короля?

— Они утверждают, что он пытался похитить у народа свободу и установить тиранию, — сказала Эстер. — Войну против собственного народа они тоже считают изменой.

Вокруг ног Джона уже образовалась небольшая лужа, но он не замечал ее. Не видела ее и Эстер, чей взгляд был прикован к его ошеломленному лицу.

— Где он? — только и спросил Джон.

— По дороге в Лондон, по крайней мере, так говорят в Ламбете. Думаю, они поместят его в Тауэр, а может, посадят под арест в одном из его дворцов.

— А потом?

— Говорят, его будут судить за измену. Будет суд. Настоящий процесс.

— Но ведь приговор за измену…

— Смерть, — закончила Эстер.

Как раз перед Рождеством раздался стук в дверь. Джонни, который все еще нервничал, вздрогнул, услышав громкий звук, и Эстер, спеша открыть дверь, прошептала проклятие в адрес того, кто потревожил ее мальчика.

Открыв дверь и увидев на пороге вооруженного человека, она поспешила придать лицу выражение суровой безмятежности.

— Сообщение для господина Традесканта, садовника короля, — объявил посланец.

— Нет его, — ответила Эстер с привычной осторожностью.

— Тогда я оставлю сообщение вам, — жизнерадостно продолжил посланец. — Король желает его видеть. В Виндзоре.

— Его вызывает в Виндзор сам король? — не веря своим ушам, переспросила Эстер.

— Пусть едет, если хочет, — без всякого уважения в голосе сказал посыльный. — Король приказывает ему явиться, но, по мне, все равно, поедет он или нет. Я подчиняюсь полковнику Гаррисону, он охраняет короля. И он приказал мне передать господину Традесканту, что король хочет его видеть. Я это передал. И теперь удаляюсь.

Он дружески кивнул ей и пересек маленький мостик, ведущий к дороге, прежде чем она успела вымолвить хотя бы слово. Она проводила его взглядом — он деловито вышагивал по дороге к парому в Ламбете и скрылся из виду до того, как она закрыла дверь и пошла искать в саду Джона.

Он острым ножом подрезал розы, руки его были сплошь исцарапаны от этой работы.

— Почему ты не надеваешь перчатки? — раздраженно заметила Эстер.

Он усмехнулся.

— Да я всегда собираюсь это сделать, а потом принимаюсь за работу и думаю, что смогу сделать все и не поцарапаться. А потом я уже не хочу отвлекаться, идти, искать перчатки, затем царапаюсь до крови и думаю, что теперь-то и вовсе нет смысла их надевать.

— Ни за что не догадаешься, кто приходил.

— Согласен. Никогда не догадаюсь.

— Посыльный от короля, — сказала она, наблюдая за его реакцией.

Он замер, как старый охотник, заслышавший звук охотничьего рога.

— Король послал за мной?

Она кивнула.

— Чтобы ты служил ему в Виндзоре. Сказано было совершенно ясно, что ехать тебе не нужно, если не хочешь. У короля нет власти приказывать тебе, и ты не обязан подчиняться. Но посыльный передал тебе пожелание короля.

Джон аккуратно пробрался между розовыми кустами, выпутывая полу куртки, зацепившуюся за шипы, в мыслях он был уже в Виндзоре.

— Что же такое он может хотеть от меня?

Эстер пожала плечами:

— Надеюсь, он не ждет от тебя какого-нибудь безрассудного плана побега?

Он покачал головой:

— Конечно, нет. Но и в саду в это время года нет ничего такого, что могло бы его заинтересовать.

— Ты поедешь?

Он уже шел к дому, садовый нож заткнут за пояс, розы почти забыты.

— Разумеется, мне нужно ехать, — сказал он.

У них не было лошади. Просто не было денег, чтоб купить лошадь вместо той, на которой Джонни отправился в Колчестер и которую потом съели во время осады. Джон пошел пешком на паром в Ламбете и сел в лодку, направлявшуюся вверх по реке, в Виндзор.

Замок выглядел почти как раньше. Военный караул у входа, обычная суматоха и беготня, сопровождающие королевский двор. Но все странным образом уменьшилось в масштабе, все стало тише, ажиотаж приутих, как будто даже поварихи на кухне больше не верили в то, что готовят мясо для наместника Божьего на земле, а не для простого смертного.

Джон остановился перед скрещенными пиками караульных.

— Джон Традескант, — сказал он. — Король посылал за мной.

Пики поднялись.

— Он обедает, — сказал один из солдат.

Джон прошел через ворота, через внутренний двор и дальше, в большой холл.

На секунду ему показалось, что он сверхъестественным образом вновь переживает то, что уже когда-то видел. Королевский балдахин, слегка колеблющийся от сквозняка, тянувшего из открытых окон, был на месте. И под ним торжественно восседал король. Великолепное кресло стояло перед роскошным столом, тесно уставленным блюдами. Простолюдины, как и прежде, толпились на галерее, чтобы посмотреть, как обедает король. Камергер-привратник объявлял, что стол можно накрывать, камергер-стольник расстилал скатерть, смотритель буфетной раскладывал длинные ножи и ложки, расставлял солонки и деревянные подносы для мяса, смотритель винного погреба стоял за креслом с графином вина.