ее стороне. Она успела крепко внедрить в его детский ум свои идеи о «божественном» происхождении королевских прав.

— Полно, дорогая! — сказал король, стараясь скрыть закипавшее в нем раздражение, вызванное, быть может, напоминанием о будущем преемнике. — Если бы я последовал вашим советам, то действительно рисковал бы оставить его совсем без короны.

— Так и оставьте! — отрезала королева, но тут же перешла на деланно равнодушный тон и добавила: — Право, не стесняйтесь. Пусть лучше мой сын будет простым земледельцем, чем принцем, которому вы открываете жалкую перспективу носить лишь призрачную корону…

— Государь, граф Страффорд просит аудиенции вашего величества, — доложил молодой человек в одежде придворного, только что подошедший со стороны дворца и низко, по-при-дворному, склонившийся перед королем.

Этот юноша был очень красив, и когда королева обратила на него свой мрачный взгляд, ее настроение сразу смягчилось.

— Кажется, я теперь буду лишняя, — сказала она, как всегда пересыпая свою английскую речь французскими словами. — Юстес, несите за мною в мой будуар вот это, — обратилась она к юноше с одной из своих самых обольстительных улыбок.

Паж с поклоном взял из ее рук довольно объемистый портфель с гравюрами, который она взяла было сама.

Неизвестно, заметил ли король улыбку, которою королева озарила юношу, или нет, но он с несвойственною ему резкостью остановил ее:

— Я бы желал, чтобы вы остались, Генриетта.

— С удовольствием, — ответила она, хотя выражение ее лица говорило другое. — И Шарлю оставаться? — спросила она.

— Нет. Он может уйти… Тревор, попросите сюда лорда Страффорда.

Юстес Тревор, как звали молодого красавца, отвесил новый низкий поклон, взял за руку принца и удалился с ним.

— Я желаю, чтобы вы слышали мнение Страффорда относительно вопроса, который мы с вами сейчас обсуждали, — пояснил король жене.

— Этого желаю и я, — ответила она многозначительным тоном. — Если вы не хотите слушать меня, слабую женщину, то, надеюсь, послушаете… сильного мужчину.

Карл отлично отметил про себя подчеркиванье женою ее последнего слова. Но и без подчеркиванья это слово достаточно ясно намекало, что Карл был лишен того качества, которым так гордятся мужчины и которому так поклоняются женщины. Она чуть не назвала его прямо в лицо трусом!

К сожалению, королю не было времени защитить себя от этого косвенного обвинения, да еще сомнительно, решился ли бы он это сделать. Увидев подходящего лорда, Карл молча проглотил обиду и, придав своему лицу выражение полного спокойствия, стал готовиться к беседе с новым лицом.

Лорд Страффорд подходил к королевской чете с фамильярной небрежностью «своего». Королева прельщала и его своими улыбками, и он вполне был уверен в ее расположении к нему; более того: он знал, что она властвует над королем. И он ласкал ее слух такой же лестью, какою кадил перед королевою более поздних времен другой ловкий министр Уэнтворт. В одном только этом и выразилось сходство этих двух министров, во всем остальном так же различных между собою, как, например, Гиперион с Сатиром. Многие недостатки Уэнтворта покрывались достоинствами; во всяком случае этот человек обладал мужеством и был тем, что называется джентльменом.

— Вы кстати пожаловали, милорд, — сказала Генриетта Страффорду, когда он поцеловал ей руку. — Нам хотелось бы знать ваше мнение. Я советую королю или распустить парламент, или принять меры к обузданию этого собрания. Скажите, милорд, как смотрите вы на этот вопрос?

— Я вполне разделяю мнение вашего величества, — с поклоном заявил министр. — Разумеется, по отношению к этим мятежным болтунам полумеры совершенно непригодны. Среди них есть дюжина голов, которые так и просятся с плеч.

— То же самое говорю и я! — с торжеством подхватила королева. — Вы слышите, супруг мой?

Карл молча кивнул головой, выжидая, что скажет далее министр.

— В самом деле, государь, — продолжал Страффорд, — если вы не дадите отпора, вас скоро лишат всех ваших прерогатив, оставят вам одни обломки королевской власти.

— О, Боже мой!.. Что же будет с нашими бедными детьми? — плакалась королева, ломая руки.

— Я прямо из палаты, — продолжал лорд. — От одних речей, которые там льются целым потоком, можно прийти в отчаяние. Послушать Гэмпдена, Хезельрига, Вэна, сэра Роберта Гарлея и других им подобных, — так можно подумать, что в Англии уже и нет короля, а управляют страной они…

— Слышите, супруг мой, не то же ли самое говорю и я? — настаивала королева.

— Неужели это верно, Страффорд? — возбужденно спросил Карл. — Вы можете подтвердить это?

— С позволения вашего величества, могу, — ответил министр.

— О, так клянусь славой Божией, что я заговорю с ними совсем по-другому!.. Я докажу им, что король в Англии еще существует… такой король, который с этого времени будет управлять, как подобает королям: самодержавно и неограниченно!

Все более и более волнуясь, Карл почти выкрикнул последние слова.

— Благодарю вас, мой друг, — шепнула королева министру, пользуясь тем, что король отвернулся. — Теперь он наверное предпримет что-нибудь решительное.

Глаза и улыбка Генриетты подтверждали ее признательность ловкому министру.

Придворный доложил королю о новом лице, также просившем аудиенции, — о пресловутом архиепископе Лоде. Карл велел допустить и его.

Немного спустя на террасу стал подниматься своим тихим, скользящим шагом этот медоточивый князь церкви. Его лицемерное смирение являлось резкой противоположностью гордой, самоуверенной осанке лорда Страффорда. Приближаясь к королю, он постарался придать своему грубому лицу, свидетельствовавшему о его низком происхождении и низменной натуре, по возможности кроткое и благодушное выражение. На его скромно поджатых губах играла такая мягкая улыбка, точно они никогда не произносили ни одной лжи, а сам он никогда не совершал ничего позорного.

Он был таким же министром, как Страффорд, поэтому для него не было тайн ни придворных, ни государственных, и его пригласили принять участие в интимном совещании и в составлявшемся заговоре. Он также был на стороне королевы и уже не раз обсуждал с нею поднятый и ныне вопрос.

Но Страффорду не удалось развернуть перед своими слушателями полную схему той жестокой затеи, которая, по всей вероятности,