Я сказал, что предпочел бы, чтобы Фава рассказывала раньше меня, и мать Инклито подвинула мне блюдо со свежей свининой:

— Вы сегодня ничего не ели, как и Фава. Как насчет хлеба? Десина испекла его сегодня утром, и это наше собственное масло.

Я взял мясо и кусок хлеба, чтобы удовлетворить ее.

— Я уезжаю завтра утром, — сказала Фава матери Инклито. — Мора знает, а теперь знает и Инканто. Сегодня вечером я бы хотела рассказать длинную историю, так как больше не буду этого делать, и хочу сделать ее особенно хорошей. Так или иначе, в прошлый раз Инканто был последним.

Она повернулась ко мне:

— Могу я на этот раз рассказывать последней, Инканто? И не расскажете ли вы нам еще что-нибудь о Зеленой? Я тоже собираюсь рассказать о ней.

В то время, о котором я говорю, на Зеленой оказалась банда из сотни плохих людей. У некоторых были карабины и почти у всех были ножи. С помощью этого оружия они отбивались от инхуми, а также сражались между собой, слишком часто.

Их предводителями были некий человек и его сын, и, хотя они считали себя лучше остальных, они были гораздо хуже, потому что ненавидели друг друга. Остальные не ненавидели друг друга, хотя и сражались друг с другом, а иногда и убивали друг друга. Просто они были горды и безрассудны, и каждый из них хотел, чтобы его считали очень храбрым.

Если бы они были поумнее, то попытались бы вернуть посадочный аппарат, на котором прибыли на Зеленую, но они были глупы, и, поскольку они боялись инхуми и не знали, где в Городе инхуми он находится, они даже не пытались. Они были уверены, что на Зеленой есть и другие мужчины, и женщины тоже; им очень хотелось найти женщин.

Их предводитель, человек, о котором я говорил, пытался убедить их захватить посадочный аппарат, но, когда они отказались, он по глупости согласился вести их на поиски колонистов из Витка длинного солнца. Он повел их на север через жару и ужасные джунгли, чувствуя, что посадочные аппараты выбрали более умеренный климат для колонистов, которых они везли.

Они проделали долгий путь, или, по крайней мере, думали, что долгий, и нашли небольшое поселение; но поселенцы прогнали их, а потом убежали, когда бандиты вернулись и напали. Как бы далеко они ни забирались, им никогда не удавалось убежать от джунглей, лихорадки и насекомых.

Наконец их предводитель собрал вокруг себя своих людей и откровенно сказал им, что их единственная надежда — вернуть корабль, на котором они прибыли.

«Если вы не пойдете со мной, — сказал он им, — я вернусь один и возьму его тайком, если смогу, или умру, пытаясь это сделать. Если мы продолжим так, как начали, я все равно умру. Я пообещал жителям моего города, что сделаю все возможное, чтобы вернуться в Виток. Если мне суждено умереть здесь, я предпочитаю умереть с честью». Они говорили еще долго после того, как он заговорил с ними, восемь или десять в его поддержку и дюжина или два десятка против него. Их пререкания продолжались часами…

Здесь я остановился и прислушался, потому что услышал, как Гиацинт поет волнам.

— В чем дело? — спросила меня мать хозяина дома.

— Женщина поет в море по ту сторону витка, — сказал я ей. — Сомневаюсь, что вы ее слышите, но я слышу.

Пока они спорили таким образом, я пересчитывал их снова и снова, и результат всегда был один и тот же, который я хорошо знал с тех пор, как умер Ушуджа[69]: шестьдесят девять. Наконец даже они устали и уснули, согласившись утром решить вопрос голосованием.

Лежа в темноте и обливаясь потом, я предвидел, что принесет утро. Это не было ни заблуждением, ни просветлением от какого-либо бога; я хорошо знал их к тому времени, какими глупыми они были и как быстро приходили в ярость. Они будут голосовать, и стороны будут почти равны, хотя они не могут быть в точности равны. Победители потребуют, чтобы проигравшая сторона сделала все, что они пожелают. Проигравшие бросят им вызов, и стороны будут сражаться.

Я поднялся так тихо, как только мог. У нас всегда был костер и двое часовых; но часовые, хотя и бодрствовали, были так же утомлены, как и остальные, и позволили огню догореть до тлеющих углей. Я крался незаметно, не пользуясь светом, который дал мне Сосед, пока не убедился, что меня не видно из лагеря.

Следующие два дня я шел обратно в Город инхуми. Вам может показаться, что я хвастаюсь, но я все же скажу, что жил, поедая тварей, которые нападали на меня. Их мясо было отвратительным, потому что они были хищниками и пожирателями падали; но я питался им и еще наполовину съеденными фруктами и орехами, которые роняли огромные зеленые пауки.

На третий день ко мне присоединился Сухожилие. Утром четвертого пришли еще трое, и еще шестеро после наступления ночи — шестеро, которые нашли нас благодаря моему свету, сиявшему сквозь самые густые джунгли. Потом все больше и больше, пока нас не стало сорок шесть.

Мы, сорок шесть человек, вернулись в Город. Я горжусь этим не меньше, чем патера Прилипала гордится тем, что привел майтеру Мята для переговоров с Аюнтамьенто. Мы потеряли больше половины нашей банды с тех пор, как отправились в путь, но мы многому научились, теряя их, и я привел их обратно, не потеряв ни одного.

— Бедн Шелк, — пробормотал Орев у меня на плече. И снова: — Бедн Шелк.

— Меня зовут не Шелк, — объяснил я людям, сидевшим за пределами чистого белого сияния моего света. — Меня никогда не звали Шелк. Когда-то Орев принадлежал человеку по имени Шелк, и теперь он использует это имя для меня.

Белый свет погас в моей руке, когда я заговорил. Крупный мужчина с добрым, некрасивым лицом, от которого мне хотелось улыбаться, сказал:

— На самом деле это был ты, Инканто? Ты был на Зеленой? Клянусь детьми Ехидны, так оно и было!

Я покачал головой и сказал ему, что это был кто-то другой, человек, чье имя я забыл, человек, который носил кольцо с белым камнем. Меня самого зовут Рог, что бы ни говорил Орев.

Они пробрались в Город инхуми ночью, двигаясь сначала через канализацию, затем через подвалы и нижние этажи разрушенных башен, путь к которым был разведан для них сыном предводителя. В конце концов, однако, они были вынуждены выйти на заброшенные, заваленные мусором улицы, где инхуми принимают облик мужчин и женщин, разыгрывая жуткую пародию на жизнь людей.

Прошел час, другой; им пришлось сражаться, и они сражались, хитрые, как зловолки, и свирепые, как рыси Мукор. Все дальше и дальше, пока они не нашли то место, где приземлился их посадочный аппарат. Его там не было, и, когда они увидели, что его нет, у них сердце разорвалось в груди.

Двое были потеряны в наступлении. Их предводитель также пытался сосчитать тех, кто погиб при отступлении, но они гибли слишком быстро. Наконец они снова добрались до канализации, и сражение прекратилось. Тогда он пересчитал их и насчитал двадцать семь, вместе с сыном и самим собой; но когда они шли по узкой скользкой дорожке над водой, он попытался назвать их имена и обнаружил, что может назвать только двадцать шесть. Он помнил и другие имена, имена мертвых людей и некоторых из тех, кто не вернулся к нему в джунгли. Он знал, что двадцать седьмой человек не может быть ни тем, ни другим.