– И кто она? – заинтересованно спрашивал клиент.

– Аристократка! Даму из общества всегда по манерам видно. Она, представьте, сама выбирает себе мужчину.

– Неужели?

– Истинная правда! И уж если выберет – тому счастье. Танцует с ним, заказывает шампанского, а потом они уходят наверх…

– Ого!

– У богатых свои причуды. Она никому не говорит своего имени, и мы зовем ее Мессалина.[63]

Клиенты были уверены, что мадам нарочно придумала эту историю, но все равно приходили посмотреть на девушку в маске. Она появлялась в полночь: бледная, с кроваво-красными губами, в платье с разрезом до середины бедра. На груди – цепочка с таинственным оберегом. За ней следовал негр в тюрбане и с кривой саблей в ножнах.

Оркестр замолкал, все взгляды устремлялись на Мессалину. А она словно ничего не замечала: шла между столиками, – и у каждого посетителя билось сердце: «Неужели я?» Наконец она останавливалась, протягивала растерявшемуся счастливчику руку:

– Добрый вечер.

Марта ревниво оберегала ее тайну: такси-гёрл и обслуге строго-настрого запрещалось знакомиться с ней. Клиентов тоже предупреждали: если кто попытается сорвать маску Мессалины – тому голова с плеч. Когда незнакомка запиралась с клиентом в номере, у дверей вставал ее телохранитель с обнаженной саблей в руках.

Перед рассветом Мессалина исчезала, а Марта запирала в сейф мятые купюры и думала, что девушка в маске – это гениально. Если одна барышня выскочит замуж или – не дай бог! – вскроет себе вены, ее всегда можно заменить другой.

– Феликс жив! – объявила Ада, врываясь в квартиру Бэтти. Она тяжело осела на стул и закрыла лицо руками. – Вдруг ему расскажут… обо мне?

Бэтти была единственным человеком, помимо Марты, кто знал ее тайну. Полицейский Умберто пообещал увезти ее в Италию, она отошла от дел и охотно обучала Аду теории своего ремесла.

– Моему «ящеру» наплевать на мое прошлое, – сказала Бэтти, улыбаясь.

Она уже приобрела для будущего дома кофейные чашки в виде цветков тюльпана, а для будущего младенца – крохотные вязаные носки.

Бэтти поставила на стол зеркало и принялась массировать лоб и подбородок:

– Что там с моим непутевым супругом?

– Я получила записку… не знаю, кто подкинул ее. Феликс служит на бронепоезде «Великая стена», и он скоро будет здесь, чтобы оборонять Шанхай.

– А… так он с русскими наемниками Собачьего Мяса? Прихлопнут его. Умберто говорит, что китайские генералы посылают их в самое пекло. А я, как овдовею, замуж выйду. Мы с Умберто хотим отчалить в конце марта. Ты тоже подумай, куда податься. А то здесь скоро резать начнут.

– Я дождусь Феликса, – тихо произнесла Ада.

– Учу тебя, учу, а ты как была дурой, так и осталась, – засмеялась Бэтти.

– Там, на Бродвее, гвардейцы полка «Колдстрим» маршируют! С оркестром! – крикнула третьеклассница, всунувшись в школьные ворота.

Бриттани закинула ранец на спину и помчалась вслед за остальными девочками. Классная дама пыталась их остановить:

– Назад! Не сметь покидать школьную территорию!

Куда там! Неслись, расталкивая прохожих.

– А они в красных мундирах и медвежьих шапках? – спрашивала Бриттани на бегу.

Ей никто не отвечал. Несколько недель весь Шанхай трясся от страха: а что, если помощь не успеет прийти? А что, если войска Чан Кайши займут город? Многие уезжали: у самой Бриттани сначала сбежала няня, потом мисс Ада. Мама сказала, что они испугались войны.

– Мама, а мы тоже уедем? – робко спрашивала Бриттани (по ночам ей было страшно засыпать – все казалось, что сейчас начнется обстрел, дом загорится и они не успеют выбежать на улицу).

Мама сердилась:

– Не говори глупостей! Войны быть не может – это никому не выгодно. Ничего, договорятся миром, поделят должности и акции… – Но в ее бодром голосе тоже слышался страх.

Помощь все-таки поспела: теперь на улицах было полно солдат. Бриттани больше не рисовала сказочных принцесс: все стены в ее детской были увешаны портретами смуглолицых индийцев, суровых японцев и американцев из морской пехоты, которых все почему-то называли «дьявольские псы».[64]

Бриттани даже научилась разбираться в военных знаках различия. В первом классе школы мисс Фэнн все девочки увлекались этим: не дай бог спутать капрала с сержантом. На переменах из уст в уста передавались сведения:

– Полк индийцев разместили в конюшнях на ипподроме… А там плохо топят, холодно.

– Американцы опять вернулись на корабли…

У каждого полка были свои поклонники и враги.

– У наших оркестр в семьдесят девять инструментов!

– И чем они будут отбиваться от китайцев? Дудками? Они даже город не патрулируют.

На общей молитве перед началом занятий все дружно просили Господа не допустить вторжения. Учителя перешептывались в коридорах:

– Штаты предают нас. Они думают, что местные китайцы похожи на очкариков-студентов из американских колледжей. Чтобы привести их в чувство, должна произойти катастрофа.

– Она уже произошла. Напрасно вы думаете, что американцы такие дураки. Я слышала, что неофициально нашим генералам разрешено действовать по обстоятельствам, если битва за Шанхай все-таки состоится.

«Битва за Шанхай» – эти слова звучали величественно и жутко.

Папы почти всех девочек служили в волонтерском полку. Мамы думали о том, как еще продемонстрировать свое расположение защитникам города.

– Наши доблестные воины не должны скучать, – заявила леди Бартон, жена английского консула и мамина подруга. – Пусть они полюбят Шанхай и его жителей, только тогда они станут биться за нас с должным рвением.

Сэр Элли Кадури превратил свой Мраморный дворец в центр развлечений. Ассоциация британских женщин устроила там буфет, комнаты для игр и библиотеку. В церкви Пресвятой Троицы читались лекции по истории Британской империи. Офицеров приглашали на балы во Французский спортивный клуб, в «Маджестик» и «Астор Хаус». В Американском клубе для них был открыт круглосуточно работающий ресторан, где самые лучшие блюда продавались за центы.

Мама тоже принимала участие в этих мероприятиях, и, разумеется, многие мужчины влюбились в нее без памяти. Бриттани очень гордилась ею. Особенно сильно маму обожал один дядя, который приезжал к ней на мотоцикле. Он не заходил в дом, а поджидал ее за поворотом.