Оставив за себя адмирала Кучерова, Кузнецов в очередной раз выехал в Севастополь, но теперь уже проведать в госпитале адмирала Октябрьского, а заодно поговорить с начальником штаба флота адмиралом Басистым по флотским проблемам.

Филиппа Сергеевича нарком нашел в хорошем настроении, хотя по его изможденному лицу понял, что нелегко далась ему операция. Говорили долго и о многом, доверительно, ничего не скрывая. Комфлот был огорчен тем, что из-за болезни не смог принять участие в работе конференции. Он заметно устал, расстегнул воротник рубашки.

— Мне надоело тут лежать, — сердито сказал Октябрьский. Помолчав, он спросил: — Товарищ Сталин приедет в Севастополь? Ему бы надо побывать на кораблях, встретиться с моряками, глядишь, тогда скорее бы восстанавливалась главная база флота.

— Если представится возможность, я передам Сталину вашу просьбу, — ответил Николай Герасимович.

— Мирно идет конференция? — поинтересовался комфлот. — Что-нибудь уже решено?

— Первое заседание, — сказал нарком, — было посвящено военным вопросам, на остальных заседаниях преобладали политические проблемы, связанные с Германией и послевоенным устройством мира. Главное, однако, в том, что после окончания войны с фашистской Германией Советский Союз объявит войну Японии, — продолжал Кузнецов. — Сталин заверил в этом Рузвельта, который не раз поднимал данный вопрос, и Черчилля. Так что скоро и Тихоокеанский флот примет участие в боях, покажет, чему он научился за время войны.

В палату вошла медсестра, спросила Кузнецова:

— Не пора ли вам идти? Утомлять больного разговорами так долго не полагается.

— Да, конечно, мне пора. — Николай Герасимович встал. — Вам, Филипп Сергеевич, товарищ Сталин передает горячий привет и пожелание скорее выздороветь.

— А я полагал, что Верховный обо мне забыл, — смутился комфлот.

— Как можно, Филипп Сергеевич?! Вы же командующий флотом, а не просто адмирал!.. Ладно, я пошел. — Он пожал ему руку. — Надеюсь, все будет хорошо.

Ялтинская конференция успешно закончила свою работу. На другой день утром Кузнецов провожал президента США Рузвельта, выехавшего на машине в Севастополь. Рузвельт провел ночь на своем корабле связи «Катоктин», а затем вылетел на родину. Черчилль улетел двумя днями позже. С дочерью он тоже побывал в Севастополе. На стоявшем в бухте на якоре пароходе «Франкония», на котором размещались английские дипломаты и военные, Черчилль отобедал, потом сошел на берег и сказал Кузнецову, сопровождавшему его, что хотел бы посмотреть поле битвы у Балаклавы.

— Там английская бригада легкой кавалерии, участвовавшая в Крымской войне девяносто лет тому назад, вела бои с русскими войсками.

«И была наголову разбита», — едва не произнес вслух Николай Герасимович.

Лицо Черчилля расплылось в улыбке.

— И еще я желал бы побывать на английском кладбище. Там похоронен мой родственник знаменитый Мальборо — Джон Черчилль…

«Мы посетили его могилу утром, — писал после войны в своих мемуарах Черчилль, — и были очень поражены заботливостью и вниманием, с которыми за ней ухаживали русские».

Главком ВМФ, отвечавший за пребывание союзников в Севастополе и их отлет, был доволен, что все прошло благополучно. Сожалел лишь о том, что Сталин так и не приехал в Севастополь, хотя Кузнецов и передал ему просьбу комфлота. Обиделся на Верховного и адмирал Октябрьский, о чем он тогда записал в своем дневнике: «Самое главное, чем я сильно огорчен, — ожидал, что раз т. Сталин прибыл в Ялту, то уж флот-то он посетит, осмотрит Севастополь, побывает на кораблях, в частях. Поговорит с матросами. Но увы! В чем дело?..»

В Москву нарком вернулся под вечер. Поскребышев сообщил ему, что Сталин подписал постановление ГКО об изменении состава Ставки Верховного главнокомандования, куда теперь вошел и он, главком ВМФ.

— Приятная новость, — улыбнулся Кузнецов.

В Генштабе он встретился с маршалом Василевским. Александр Михайлович спросил, как прошла конференция, доволен ли Николай Герасимович проделанной работой.

— Страсти со стороны союзников были, особенно этим отличился наш давний «друг» Черчилль, но все прошло как надо, — весело ответил Кузнецов. — Кажется, я больше всех рад: Сталину удалось убедить Рузвельта срочно выделить корабли и суда для Советского Союза. Америка дает нам более двухсот пятидесяти единиц! Так что если СССР вступит в войну с Японией, Тихоокеанский флот будет взаимодействовать с сухопутными частями, и корабельное пополнение весьма кстати.

— А я ушел с поста начальника Генштаба, — вдруг сказал Василевский. — Ставка назначила меня командующим Третьим Белорусским фронтом. Радоваться бы, но мы потеряли генерала армии Черняховского. Он погиб на боевом посту… — Александр Михайлович помолчал. — Вот только сейчас сдал дела генералу армии Антонову. Рано утром вылетаю в Восточную Пруссию в штаб фронта. Вам желаю всяческих успехов!

Кузнецов у двери своего кабинета разговаривал с адмиралом Галлером, когда зазвонил аппарат ВЧ. Он поспешил к столу и снял трубку. Голос у адмирала Трибуца был громкий и веселый:

— У моих подводников богатый «улов», товарищ нарком…

— Я слушаю, говори подробно, кто и где отличился!..

«Улов» и вправду оказался богатым. Командир подводной лодки «С-13» капитан 3-го ранга Маринеско потопил фашистский лайнер «Вильгельм Густлов». Как потом выяснилось, на этом судне погибло около шести тысяч гитлеровцев, половина из них — подводники. На лайнере из Данцига в Киль эвакуировался учебный отряд подводного плавания. Отличился тот самый Маринеско, которого Николай Герасимович в сороковом году наградил именными золотыми часами за отличные успехи в боевой подготовке. Маринеско, получая тогда награду из рук наркома, пошутил: «Теперь по наркомовским часам я буду выходить в атаку на противника!»

— Погоди, Владимир Филиппович, — произнес в трубку нарком. — Ты недавно докладывал мне, что хочешь отдать Маринеско под трибунал за пьянку на лодке и грубые нарушения. Я еще советовал тебе взвесить степень вины командира лодки. Или я что-то напутал?

— Истинно, Николай Герасимович, — слышался в трубке бас Трибуца. — Разобрался и… под трибунал не отдал. И не каюсь. Я разрешил Маринеско выйти на боевое задание, чтобы искупить свою вину. И он ее искупил. Кроме «Вильгельма Густлова» торпедировал транспорт «Генерал Штойбен».

— Лодка вернулась? — спросил Кузнецов.

— Нет. У Маринеско есть еще торпеды, и ему разрешено продолжать поиск. Дней через пять лодка вернется в базу, уточню детали атак и доложу вам…

(После войны служба у Маринеско не пошла. Он стал пить чаще. «Какой пример он подает своим подчиненным? — возмущался адмирал Трибуц. — Грубый нарушитель воинской дисциплины, а мы возимся с ним, как с молодым офицером. Нет, такие горе-командиры мне на флоте не нужны!..» Трибуц настоял, чтобы главком ВМФ уволил Маринеско в запас. Николай Герасимович сделал это, что было его ошибкой, которую он признал после смерти героя-подводника. В журнале «Нева» Кузнецов писал: «Изумительный подвиг А. Маринеско в то время не был оценен по заслугам… Мы должны, пусть с опозданием, прямо заявить, что в борьбе за Родину он проявил себя настоящим героем». Но призыв Николая Герасимовича тогда не был услышан, и лишь в канун 45-й годовщины Победы капитану 3-го ранга Маринеско присвоили (посмертно) звание Героя Советского Союза, — А.З.)