И, быстро махнув веером, она тут же продолжила уже на немецком:

— А теперь, мой мальчик, расскажите мне все! Несколько мгновений он с улыбкой смотрел на княгиню, увешанную украшениями из искусственного жемчуга, слабо поблескивающего в дневном свете:

— С вашего позволения, сударыня, но что значит «все»?

— Я хочу знать правду! Эти россказни про дуэль — только слухи. Я бы, может, и поверила, но только если бы этот дурак знал, с какого конца взяться за шпагу. Зато организовать на вас нападение, заплатив каким-нибудь бродягам — это вполне в его духе.

— Такое, конечно, возможно, но дело в том, что я не виделся с принцем много недель.

— Но вы виделись с его женой? Не так ли? Только не надо мне врать!

— Я слишком уважаю и люблю вас, чтобы врать! Да, да, я виделся с принцессой, но не так долго, как мне хотелось бы. И не было никакой дуэли... и лестницы тоже. Между нами — я выпрыгнул из окна, выходящего на набережную. И оказалось, что оно выше, чем я предполагал.

— Вы и эта сумасшедшая играете с огнем, так и знайте! До этого момента удача сопутствовала вам, но нет никакой гарантии, что теперь она не повернется к вам спиной. Де Конти зол и коварен. И ваша подружка, между прочим, это поняла — она ночью бежала к своей бабушке. И я очень, очень настоятельно советую вам перестать видеться, или ваше следующее свидание может оказаться для обоих воротами в ад!

— Но почему в ад? — смущенно спросил он. — Почему не в рай?

— А разве изменники попадают в рай? «Не возжелай жены ближнего своего», сказал Господь. И...

— Но я люблю ее, — прошептал Мориц, впившись взглядом в свою собеседницу.

— Ну так и любите себе, только издалека! Если, конечно, хотите, чтобы вы оба остались в живых. Как и любому храброму человеку, вам сложно поверить, что трус может оказаться опасным. Де Конти становится тем опаснее и хитрее, чем меньше любит его жена. Я даже не знаю, как им удалось произвести на свет сына. Если вы заупрямитесь, то придется остерегаться всех и вся: переулков, темных улиц, острых блюд, лошади, которая неожиданно сбросит вас, врача, который пустит кровь, неожиданной пули...

— Другими словами, мне предстоит вести затворническую жизнь, ни с кем не видеться и никогда не пробовать блюда первым? Какая глупость!

— Так оставьте же ее! Подумайте только о том, что она не в меньшей опасности, чем вы, и что ее презрение к мужу не сможет вечно служить щитом! От удара оно не защитит!

— Я не могу оставить ее!

— Ну хотя бы сделайте вид, что вам все равно! Заведите другой роман! Вам же это не сложно? Женщины ведь сами вешаются вам на шею!

Посмотрев на выражение лица Морица, Лизелотта догадалась, о чем он думает:

— Вы не хотите иметь любовницу при дворе, потому что в таком случае принцесса обо всем узнает?

— Да! Именно так!

— Тогда попытайте счастья в «Гранд-опера», в «Комеди Франсэз», да где угодно. Неужели вам не нравятся актрисы и танцовщицы?

— Я часто бываю в опере, люблю слушать музыку и смотреть танцы — сам я в этом плане ужасно неуклюж... Но «Комеди Франсэз» меня утомляет, как и вообще вся эта лирика и длинные тирады...

— А вы уже видели... и слышали мадемуазель Лекуврёр? Она играет и в комедиях, и в трагедиях — и делает это превосходно! Советую вам посмотреть «Федру», там ее лучшая роль! К тому же она очень хороша собой, стройна, прекрасно образована и воспитана, и ее принимают в высшем обществе. Она — украшение салона маркизы де Ламбер.

— Ее принимают в свете? Актрису?

— Вот именно! Не все благородные дамы глупы, а мадам де Ламбер особенно! Никто и не удивится, если вы вдруг влюбитесь в эту актрису. По крайней мере сделаете вид, что влюбились. У нее столько поклонников! Очень может быть, что она вас и не сразу заметит, — заключила княгиня, дав знак слуге принести поднос с бокалами.

Она прекрасно понимала, что делает. За свою долгую жизнь она слишком хорошо изучила мужчин, чтобы не разгадать намерения и душевное состояние сидевшего перед ней Морица. Граф Саксонский не опускался до бахвальства, но тем не менее был доволен своими многочисленными победами в любовных сражениях и не старался их скрыть. Возможно, он полагал, что его высокий рост не может позволить женщинам не заметить его среди других мужчин.

— Как, вы сказали, зовут эту актрису, Ваше Высочество?

— Адриенна Лекуврёр. Весь Париж только о ней и говорит! Нужно просто быть глухим, чтобы не слышать этого!

На самом деле ее фамилия была Куврёр, родилась она в Дамери, что рядом с Эперне, в семье шляпника и прачки, которые решили перебраться в Париж, чтобы найти больше клиентов и предоставить своим детям как можно больше возможностей. Адриенна даже посещала христианскую школу для девочек на улице дю Жендр, где она и полюбила литературу, в особенности произведения Расина, Корнеля и других великих писателей, и стала мечтать о театре. Судьбе было угодно, чтобы она познакомилась с труппой молодых актеров-любителей, повстречав их у бакалейщика, к которому часто наведывалась. Он сдавал им под жилье свой подвал. И там, среди мешков с фасолью, горохом, сахаром, орехами, между бочками с уксусом, в запахе шафрана и мускатного ореха, перца и корицы, они начали репетиции «Полиевкта» Расина. В 1705 году Адриенна присоединилась к труппе, и — о, счастье! Им удалось добиться разрешения сыграть спектакль в одном из прекрасных особняков на улице Гарансьер[76]. Другие участники труппы так ценили Адриенну, что ей досталась роль Полины.

Совершенно очевидно, что эта маленькая труппа держалась в основном за счет своего желания играть, а не за счет талантов, но — не благодаря ли ее прекрасному голосу? — все очень быстро пришли к выводу, что у Адриенны явный талант. Спектакль имел успех. Примечательным в этот день было присутствие на спектакле администратора «Комеди Франсэз» Поля Леграна, который явился в театр, чтобы сорвать представление, ведь только его труппа должна была ставить эту пьесу. Но очень быстро он превратился в простого зрителя — и очень внимательного, которому юная Адриенна понравилась настолько, что Легран предложил ей учиться у него.

Он оказался знающим учителем, хоть сам никогда не