Приготовления Австрии, всегда осторожной, не могли избежать бдительного ока Наполеона. «Все вести из Италии носят воинственный характер, – пишет он, – и в самом деле, Австрия не соблюдает более никакой тайны».[144]Тем не менее полагаясь на медлительность неприятеля и на свою собственную готовность, он не терял надежды. Положение было совершенно аналогично тем, в которых он так часто вырывал успех из рук противника, имевшего подавляющий численный перевес над ним, быстрым нападением на одного врага прежде, чем тот успевал соединиться с другим. Он мог даже еще рассчитывать на так давно подготовлявшийся им удар в сердце Великобритании – удар, под тяжестью которого, если бы он оказался успешным, пала бы сейчас же и Австрия. 13 августа, через два дня после известия о входе Вильнева в Корунью, он приказывает Талейрану известить австрийского императора, что войска, собравшиеся в Тироле, должны быть отозваны в Богемию, чтобы Франция могла сосредоточиться на ведении войны с Англией без тревог за положение дел на континенте; в противном случае в ноябре он будет в Вене.[145]В тот же самый день он послал Вильневу настоятельные требования поспешить с исполнением возложенного на него поручения, потому что время не терпит больше. Ввиду угрозы со стороны Австрии с нанесением удара Великобритании следовало поторопиться. Вильневу теперь уже не предписывается воздерживаться от боя. Напротив, в случае перевеса над британцами – «считая два испанских корабля равносильными одному французскому», – ему рекомендуется атаковать во что бы то ни стало.[146]«Если с тридцатью кораблями мои адмиралы боятся атаковать двадцать четыре британских, то мы должны отказаться от всяких надежд на наш флот».[147]

23 августа император объявляет Талейрану свое окончательное и крайне важное решение: «Моя эскадра отплыла 14 августа из Ферроля с тридцатью четырьмя кораблями;[148]неприятеля не было в виду. Если она последует моим инструкциям, соединится с Брестской эскадрой и войдет в Канал, то время еще не потеряно, и я делаюсь обладателем Англии. Если же, напротив, мои адмиралы будут медлить, маневрировать плохо и не исполнять своей задачи, то я не буду иметь другого выхода, как ждать зимы для переправы флотилии. Эта операция – рискованная; она сделается еще более таковой, если за недостатком времени политические события заставят меня отсрочить ее до апреля. В таком случае я поспешу навстречу наиболее угрожающей опасности: я сниму отсюда свой лагерь, и около 23 сентября у меня будет в Германии двести тысяч человек и двадцать пять тысяч в Неаполе. Я двинусь на Вену и не положу своего оружия до тех пор, пока не завладею Неаполем и Венецией и пока не увижу, что нечего больше бояться Австрии. Австрия, конечно, должна будет тогда успокоиться на время зимы». Эти слова оказались пророческими. В тот же самый день были отданы войскам в Ганновере, Голландии и Италии многочисленные приказания, пока еще касавшиеся только подготовки к предположенной перемене целей. Кроме того, были приняты и другие меры. В то же время, все еще цепляясь за всякую надежду остановить Австрию и таким образом обеспечить свободу вторжения в Англию, император послал Дюрока в Берлин с предложением обеспечить Ганновер за Пруссией, под условием, чтобы та двинула войска в Богемию или, по крайней мере, открыто объявила войну Австрии.

Исход дела был уже решен. 13 августа после трех тщетных попыток Вильнев вышел в море со своими двадцатью девятью линейными кораблями. При этом им был отряжен фрегат «Дидо» с поручением отыскать Рошфорскую эскадру и передать ей приказание также идти в Брест. Тем не менее несчастный адмирал даже и тогда был в нерешительности, следовало ли ему идти туда со своими силами, значительно превышавшими силы противника. Кроме того он опасался, не подвергали ли его распоряжения упомянутую Рошфорскую эскадру серьезной опасности. При отплытии он написал следующие знаменательные строки морскому министру: «Силы противника, сосредоточенные более, чем когда-либо, не оставляют мне иного решения, кик идти в Кадис».

Вскоре после того как он вышел из порта, ветер переменился к северо-востоку, т. е. сделался неблагоприятным. Эскадра взяла курс на северо-запад, но корабли управлялись плохо, и некоторые из них получили повреждения. Утром 15-го числа они были в двухстах пятидесяти милях к WNW от мыса Финистерре; ветер дул с силой умеренного шторма, все еще от северо-востока. На горизонте показались три военных корабля: два британских и третий – фрегат, который был послан отыскать Рошфорскую эскадру, но на пути взят в плен. Датское коммерческое судно сообщило, что упомянутые британские фрегаты были сторожевыми судами враждебной эскадры из двадцати пяти кораблей. Сообщение было неточным, а Корнуолис не разделил еще тогда своей эскадры, но Вильнев нарисовал себе картину боя своей плохой команды с противником, с которым она была совершенно неспособна бороться. Упустив из виду великое целое, частью которого, хотя и существенно важной было его предприятие, он упал духом, и его решимость была окончательно сломлена. В этот вечер он направил свою эскадру в Кадис. 20-го числа она была усмотрена с трех кораблей Колингвуда, который с небольшим отрядом переменной силы наблюдал за этим портом с прошлого мая. С твердым благоразумием этот адмирал, отойдя за пределы дальности пушечного выстрела, решился, как сказал сам, не позволить отогнать себя в Средиземное море, не увлекши за собой также и противника через Гибралтарский пролив. Вильнев был мало склонен преследовать неприятеля. В тот же день он стал на якорь в Кадисе, где тогда собрались тридцать пять французских и испанских линейных кораблей. Колингвуд сейчас же снова занял свою станцию перед портом. В эту ночь к нему присоединился один линейный корабль, и 22-го числа прибыли еще четыре таких корабля из Средиземного моря под начальством сэра Ричарда Бикертона. 30-го числа показался Кальдер с восемнадцатью кораблями, отряженными Корнуолисом. Действуя согласно данным ему приказаниям, он подходил к Ферролю и, найдя порт пустым, а также узнав, что Вильнев отплыл в Кадис, поспешил туда для усиления блокады. С двадцатью шестью линейными кораблями Колингвуд надежно держал взаперти неприятеля и оставался на своей станции главнокомандующим до 28 сентября, когда Нельсон прибыл из Англии.

Так расстроился глубоко задуманный и тщательно подготовлявшийся наполеоновский план вторжения в Англию. За момент, в который определилась окончательная неудача этого обширного плана, может быть принят момент, когда Вильнев дал своей эскадре сигнал следовать в Кадис. Когда именно Наполеон узнал истину, не выяснено точно. Декре, морской министр, однако, подготовил его до некоторой степени к вести о действиях Вильнева. После кратковременного взрыва гнева против несчастного адмирала император сейчас же начал отдавать быстро следовавшие друг за другом* приказания, которые заставили его легионы – употребляя его собственное образное выражение – сделать пируэт, положивший начало движениям войск к Рейну и Верхнему Дунаю. «Мое, решение принято, – пишет он Талейрану 25 августа, – мое движение началось. Через три недели я буду в Германии с двумястами тысячами человек». В течение этого и двух следующих дней из его главной квартиры летели приказания одно за другим, и 28-го числа он писал Дюроку, что армия была в полном движении. Чтобы скрыть перемену целей и выиграть столь важное во всех отношениях время, усыпив подозрения Австрии, он сам оставался в Булони, «устремив взоры, по-видимому, на море», до 3 сентября, когда отправился в Париж. 24-го он оставил столицу, чтобы следовать к своей армии. 26-го он был в Страсбурге, а 7 октября почти двухсоттысячная армия подошла к Дунаю ниже Ульма, отрезав около восьмидесяти тысяч австрийцев, собравшихся там под начальством генерала Мака. 20-го числа, за день до Трафальгара, Ульм сдался на капитуляцию, причем тридцать тысяч человек положили оружие. Еще тридцать тысяч были взяты в сражениях, предшествовавших этому событию. 13 ноября французские войска вошли в Вену, и 2 декабря было выиграно Аустерлицкой сражение у русско-австрийских союзных войск. 26-го числа германский император подписал Пресбургский мир. Им он отказывался от Венеции со всеми другими владениями в Италии и уступил Тироль Баварии – союзнице Франции.