– Пойдем! – крикнула она Джону. – Мы поднимемся в сад на крыше и будем смотреть оттуда!

Накинув плащ, она взяла его за руку, и они вышли за дверь. Лифт в башню находился от них в двух шагах, и, когда она нажала кнопку, чтобы кабина отвезла их наверх, он в темноте обнял ее и поцеловал. Наконец-то Джон Ангер почувствовал романтику! Спустя минуту они вышли на залитую бледным светом звезд площадку. Над ними, то скрываясь, то снова выскальзывая из клубившихся под мглистой луной обрывков туч, без остановки кружила дюжина темнокрылых фюзеляжей. Из разных мест в долине к ним устремлялись вспышки света, за которыми следовали громкие взрывы. Любочка радостно захлопала в ладоши, но через мгновение радость сменилась испугом: аэропланы, повинуясь какому-то сигналу, стали сбрасывать бомбы, и вся панорама долины вдруг запылала, зазвучав низким эхом.

Практически сразу атакующие сконцентрировали усилия на точках, где были размещены зенитные пушки, и одна из них тут же превратилась в гигантский костер, затлевший посреди розовых кустов.

– Любочка, – взмолился Джон, – тебе, должно быть, будет приятно услышать, что это нападение произошло как раз в день моего убийства. Если бы я не услыхал, как часовой выстрелил с поста за горой, я был бы уже мертв…

– Ничего не слышно! – крикнула Любочка, полностью поглощенная разворачивавшейся перед ней сценой. – Говори громче!

– Я просто сказал, – прокричал Джон, – что лучше нам отсюда убираться, пока они не начали обстреливать виллу!

Неожиданно сразу весь портик негритянских квартир стал разваливаться на куски, из-под колоннады выстрелил огненный гейзер, а огромные неровные куски мрамора разбросало аж до самых берегов озера.

– Там же рабов на пятьдесят тысяч по довоенным ценам! – воскликнула Любочка. – Американцы совершенно разучились уважать право собственности!

Джон снова начал уговаривать ее уйти. Аэропланы бросали бомбы все точнее, и теперь им отвечали лишь две зенитки. Стало ясно, что окруженный огнем гарнизон долго не продержится.

– Пойдем! – крикнул Джон, потянув Любочку за руку, – нам нужно уходить! Ты понимаешь, что авиаторы убьют тебя сразу же, как только найдут?

Она неохотно подчинилась.

– Нужно разбудить Жасмин! – сказала она, когда они побежали к лифту. И добавила с наивной радостью ребенка: – Мы ведь будем бедняками, правда? Как в тех книжках. Я буду сироткой, и я стану абсолютно свободной! Свободна и бедна! Как здорово! – Она остановилась и запечатлела на его губах радостный поцелуй.

– И то и другое вместе невозможно, – мрачно отозвался Джон. – Многие пытались, да ни у кого не вышло… Лично я выбираю свободу, а не бедность. На всякий случай ты лучше сунь в карманы побольше драгоценностей из шкатулки!

Через десять минут обе девушки вышли в темный коридор к Джону, и все спустились на первый этаж виллы. Пройдя в последний раз среди великолепия прекрасных залов, они на мгновение задержались на террасе, глядя на горящие негритянские квартиры и на пылающие обломки двух аэропланов, упавших на другой стороне озера. Одинокая пушка все еще продолжала стрелять, так что атакующие пока не решались снижаться и запускали громыхающие фейерверки вокруг нее, выжидая, пока случайное попадание не уничтожит последний эфиопский расчет.

Джон и сестры спустились по мраморным ступеням, свернули налево и стали подниматься по узкой тропинке, опоясывавшей, будто подвязка, алмазную гору. Любочка знала одно заросшее густым лесом местечко на полпути к вершине, где можно было спрятаться и при этом не терять из виду ночную долину – а при необходимости оттуда можно было и бежать по тайной тропке в скалах.

X

К трем часам они достигли цели. Вежливая и флегматичная Жасмин тут же уснула, прислонившись к стволу высокого дерева, а Джон и Любочка сели, взявшись за руки, и стали смотреть на медленное угасание отчаянного сопротивления и окончание битвы среди руин на открытом пространстве, которое еще вчера представляло собой прекрасный сад. Около четырех утра последняя оставшаяся пушка издала бряцающий лязг и вышла из боя, испустив язык красного дыма. Луна уже зашла, но они увидели, что летающие машины закружили ближе к земле. Когда аэропланы убедятся, что осажденные больше не сопротивляются, они сядут – и с мрачным роскошным царством Вашингтонов будет покончено.

С окончанием стрельбы в долине наступила тишина. Два сбитых аэроплана догорали, будто глаза ужасного монстра, спрятавшегося в траве. Виллу окутали мрак и безмолвие. Без света она выглядела так же прекрасно, как днем, а в воздухе над ней звучали деревянные трещотки Немезиды, и жалобный звук то удалялся, то приближался. Затем Джон заметил, что Любочка тоже, как и сестра, уснула.

Ближе к пяти с тропинки, по которой они только что шли, до него донеслись звуки шагов, и он, затаив дыхание, стал ждать, пока идущие не минуют господствующую высоту, на которой он находился. В воздухе теперь чувствовалось легкое колебание нечеловеческой природы, роса стала холодной; он знал, что вот-вот наступит рассвет. Джон дождался, пока шаги не удалились на безопасное расстояние вверх по горе и не перестали быть слышны совсем. Тогда он пошел вслед. На половине пути к крутой вершине деревья попадали, и над алмазной основой распростерлась суровая скалистая седловина. Невдалеке от этого места он замедлил шаг, инстинктивно почуяв, что впереди кто-то есть. Подойдя к высокому валуну, он осторожно высунул из-за него голову. Его любопытство было вознаграждено; вот что он увидел.

Перед ним четким силуэтом на фоне серого неба, в полнейшей тишине и без всяких признаков жизни, неподвижно застыл Брэддок Вашингтон. Заря занималась на востоке, окрашивая холодным зеленым отсветом землю и подчеркивая ничтожность контраста одинокой фигурки и наступающего дня.

Джон смотрел, а его гостеприимный хозяин несколько мгновений был полностью поглощен загадочными размышлениями; затем он жестом приказал двум припавшим к земле у его ног неграм поднять лежавшую между ними ношу. Они с трудом установили ее вертикально, и первые желтые лучи солнца пролетели сквозь бессчетное количество призм колоссального, изысканно ограненного алмаза, породив белое сияние; в воздухе, казалось, застыл обломок утренней звезды. Носильщики на мгновение пошатнулись под ее тяжестью, но затем по их мускулам прошла судорога, они вздулись и окаменели под блестевшей от пота кожей, и все три фигуры снова неподвижно застыли в дерзком бессилии перед небесами.

Через некоторое время белый человек поднял голову и медленно воздел руки, требуя внимания, будто оратор, взывающий к огромной толпе, но никакой толпы не было, была лишь безбрежная тишина гор и неба, изредка нарушаемая негромкими птичьими трелями из крон деревьев. Фигура на скалистой седловине начала напыщенно и неукротимо гордо говорить.

– Эй, ты, там! – воскликнул он дрожащим голосом. – Да, ты!

Он умолк, все еще воздевая руки, голова его чуть наклонилась, будто он ждал ответа. Джон изо всех сил смотрел, не спускается ли кто с горы, – но на горе не было ни души. Были только небо и насмешливая мелодия ветра в вершинах деревьев. Неужели Вашингтон молился? Джон даже удивился. Но затем иллюзия исчезла, – даже в позе человека чувствовалось нечто прямо противоположное молитве.