– Но, – с интересом спросил Джон, – кто же придумал все эти чудесные гостиные и залы, подъезды и ванные?

– Стыдно признаться, – сказал Перси, – но это был один парень с киностудии. Нам удалось найти единственного человека, который умел играючи обращаться с неограниченным количеством денег, несмотря на то что, садясь за стол, он совал платок за воротничок и не умел ни читать, ни писать.

Август подходил к концу, и Джон начал сожалеть, что скоро ему придется вернуться обратно в школу. Они с Любочкой решили сбежать на следующий год, в июле.

– Конечно, было бы хорошо пожениться здесь, – призналась Любочка, – но мне, разумеется, никогда не удастся добиться согласия отца на свадьбу. Мне проще будет сбежать. Сегодня в Америке богатым людям жениться – настоящий кошмар! Все всегда рассылают в газеты сообщения, что они собираются жениться в семейных реликвиях, хотя на поверку выходит, что имелась в виду кучка старых подержанных жемчугов и поношенные кружева, которые однажды надевала императрица Евгения!

– Да, знаю, – с готовностью поддержал Джон. – Когда я гостил у Шницель-Мерфи, их старшая дочь Гвендолин вышла замуж за сына человека, который владеет половиной Западной Вирджинии. Она писала домой, какую отчаянную борьбу за существование ей приходится вести, сводя концы с концами на его жалованье банковского клерка, а в конце письма добавила: «Слава богу, у меня есть хотя бы четыре хорошие горничные – хоть какое-то облегчение!»

– Какая нелепость! – отозвалась Любочка. – Только подумай: миллионам людей в мире – всяким там рабочим и остальным – приходится обходиться какой-нибудь парой горничных!

Случайное замечание Любочки в один из долгих августовских вечеров перевернуло все с ног на голову и повергло Джона в ужас.

Они были в своей любимой роще, и между поцелуями Джон поддался романтическому порыву и стал высказывать мрачные пророчества – что, как он вообразил, должно было добавить остроты в их отношения.

– Иногда мне кажется, – с печалью произнес он, – что мы никогда не поженимся. Ты слишком богата, слишком могущественна. Столь богатая девушка, как ты, не может быть похожей на других девушек. Мне подобает жениться на дочке какого-нибудь зажиточного оптовика из Омахи или Су-Сити и быть счастливым с ее полумиллионом приданого.

– А я знала одну дочку оптовика, – заметила Любочка. – Не думаю, что с ней ты был бы счастлив. Она была подругой моей сестры; приезжала сюда в гости.

– Так у вас здесь бывали и другие гости? – с удивлением воскликнул Джон.

Было заметно, что Любочка пожалела о том, что сказала.

– Ну да, – скороговоркой ответила она, – у нас бывали гости.

– Но как… Неужели твой отец не испугался, что они могут кому-то рассказать?

– Да, до некоторой степени, конечно… – ответила она. – Давай поговорим о чем-нибудь более приятном.

Но в Джоне проснулось любопытство.

– О более приятном? – переспросил он. – А что же здесь неприятного? Девушки были невоспитанные?

К его великому удивлению, Любочка вдруг расплакалась.

– Ну… Ведь в этом… В этом-то и была… проблема. Я к ним… к некоторым… так сильно привязывалась… И Жасмин тоже, но она все равно продолжала их приглашать… Я ее никогда не могла понять…

В сердце Джона вдруг родилось мрачное подозрение.

– Ты хочешь сказать, что они рассказали – и твой отец их… устранил?

– Хуже, гораздо хуже… – судорожно вымолвила она. – Отец никогда не рискует. А Жасмин продолжала писать им приглашения, и с ними было так хорошо!

Печаль захватила ее целиком.

Ошеломленный ужасным признанием, Джон так и остался сидеть с разинутым ртом, чувствуя, как все нервы у него внутри трепещут, будто на позвоночном столбе уселась целая стая маленьких воробьев.

– Ну вот, я тебе сказала, а не должна была говорить… – произнесла она, неожиданно успокоившись и вытирая свои голубые глаза.

– То есть ты хотела сказать, что твой отец убивал их до отъезда?

Она кивнула:

– Как правило, в августе или же в начале сентября. Мы, естественно, должны были сначала получить от них максимум удовольствия.

– Отвратительно! Да как… Нет, я, наверное, схожу с ума! Ты что, правда признаешься мне, что…

– Да, – перебила его Любочка, пожав плечами. – Не могли же мы навсегда заточить их здесь, как этих авиаторов? Они бы стали для нас вечным укором. И нас с Жасмин всегда жалели, потому что папа всегда делал это раньше, чем мы ожидали. Так можно обойтись без прощальных сцен.

– Так вы их убивали! Фу! – воскликнул Джон.

– Все было очень деликатно! Им вводили яд во сне, а семьям всегда сообщали, что они скончались от скарлатины в Бьютте.

– Но… Я никак не могу понять, зачем же вы продолжали их приглашать?

– Я не приглашала! – выпалила Любочка. – Я никогда никого не приглашала. Это Жасмин. И им всегда было у нас очень хорошо. Ближе к концу она всегда дарила им самые лучшие подарки. Я, наверное, тоже буду приглашать гостей – я смогу себя перебороть. Не можем же мы позволить такой неизбежной вещи, как смерть, стоять у нас на пути, пока мы живы и хотим получать от жизни удовольствие! Подумай, как же здесь было бы тоскливо, если бы у нас никогда не было гостей. И папа, и мама пожертвовали своими лучшими друзьями, как и мы!

– И ты, – громко обвинил ее Джон, – и ты позволила мне любить тебя, и притворялась, что тоже любишь меня, и говорила о свадьбе, и все это время ты совершенно точно знала, что мне никогда не уйти отсюда живым!

– Нет! – горячо возразила она. – Уже давно нет. Поначалу – да. Ты ведь был здесь. Я ничего не могла с этим поделать, и я подумала: пусть твои последние дни пройдут приятно для нас обоих. Но затем я в тебя влюбилась, и я… Мне действительно жаль, что тебя придется… Тебя придется похоронить, хотя уж лучше тебе лежать в могиле, чем целовать какую-нибудь другую девушку!

– Да что ты, правда? Неужели лучше?! – яростно воскликнул Джон.

– Гораздо лучше. Кроме того, я слышала, что девушке гораздо приятнее быть с парнем, за которого она никогда не сможет выйти замуж. Ах, зачем же я тебе все рассказала? Я, наверное, испортила тебе весь твой отдых, а нам с тобой было так хорошо, пока ты ничего не знал. Я так и знала, что все это тебя сильно огорчит!

– Да что ты! Неужели?! – голос Джона дрожал от гнева. – Хватит уже, я слышал достаточно. Если у тебя гордости и приличия ровно столько, чтобы закрутить романчик с парнем, который для тебя все равно что живой труп, то я тебя больше знать не хочу!

– Ты не труп! – в ужасе возразила она. – Ты никакой не труп! Не говори мне, что я целовалась с трупом!

– Я ничего подобного не говорил!

– Говорил! Ты сказал, что я целовалась с трупом!

– Не говорил!