Особенно заметен стал идеологический характер войны после 1917 г. — благодаря двум событиям. Первым явилось падение монархии Романовых, в результате которого Антанта приобрела политическую однородность, превратившись в блок демократических республик (Франция, в марте — октябре 1917 г. Россия) и либеральных конституционных монархий (Великобритания, Италия, Бельгия), противостоящий коалиции монархий «реакционных», аристократически-милитаристских. Второе событие — вступление в войну Америки — привело в лагерь Антанты крупнейшую демократию мира, во главе которой стоял президент В. Вильсон, известный своими либеральными взглядами. Приход к власти во Франции одного из лидеров Радикальной партии Ж. Клемансо способствовал окончательному превращению «классического» империалистического конфликта 1914 г. в «войну миров», столкновение республиканского и монархического принципов, либеральной демократии и милитаристского авторитаризма. Именно такое представление о войне возобладало в 1917—1918 гг. в правящих кругах Антанты.

Отныне Германия и Австро-Венгрия являлись для западных союзников не просто противниками, а воплощением всего, что было ненавистно республиканцам и либералам со времен Вашингтона, Лафайета и Робеспьера — прусского милитаризма, габсбургского католического обскурантизма, аристократизма и реакционности. Именно за это, а не за Эльзас с Лотарингией и Сербию с Черногорией, предстояло заплатить державам центрального блока. Одним из наиболее последовательных выразителей и глашатаев такого подхода был глава Чехословацкого национального совета Т. Г. Масарик, отмечавший, что «во всемирной схватке друг другу противостоят державы средневекового теократического монархизма, абсолютизма недемократического и ненационального, и государства конституционные, демократические, республиканские, признающие право всех народов, не только больших, но и малых, на государственную самостоятельность». Таким образом, принцип самоопределения наций становился важной составной частью «доктрины Вильсона — Клемансо».

Уже 10 января 1917 г. в декларации держав Антанты о целях блока в качестве одной из них указывалось «освобождение итальянцев, [южных] славян, румын и чехо-словаков от чужого господства». В то же время о ликвидации дунайской монархии Антанта до поры до времени не помышляла — речь шла лишь о предоставлении широкой автономии «непривилегированным» народам. 5 декабря 1917 г., выступая в Конгрессе, президент Вильсон обвинил Германию в стремлении к европейскому и мировому господству и заявил, что западные союзники стремятся к освобождению народов Европы (в том числе и союзных Германии стран — Австро-Венгрии, Османской империи и Болгарии) от немецкой гегемонии. О дунайской монархии Вильсон сказал буквально следующее: «Мы не заинтересованы в уничтожении Австрии. Как она сама распорядится собой — не наша проблема». 5 января 1918 г. британский премьер-министр Д. Ллойд-Джордж в заявлении о военных целях Великобритании отметил, что «мы не воюем за разрушение Австро-Венгрии». Наконец, 8 января в другой своей речи В. Вильсон сформулировал знаменитые «14 пунктов» — условия, по его мнению, справедливого мира в Европе. 10-й пункт касался народов Австро-Венгрии, которым, по словам президента, «должны быть предоставлены максимально широкие возможности для автономного развития».

Со стороны Франции Австро-Венгрия, однако, не могла рассчитывать на снисхождение. Как отмечает французский историк Ж. Беранже, «радикалы, находившиеся у власти [во Франции] с начала века и победившие на выборах 1914 года, хотели республиканизировать Европу... Это было невозможно... без разрушения монархии Габсбургов» (Berenger, 285—286). Неудивительно, что именно во Франции нашла наибольшую поддержку деятельность Чехословацкого национального совета. Французы помогали совету создавать воинские подразделения из числа австро-венгерских пленных и дезертиров — чехов и словаков. Эти так называемые легионы принимали в 1917—1918 гг. участие в боевых действиях на Западном фронте и в Италии — под французским командованием, но с собственными знаменами, командирами и т. п.

Что касается Италии, то она, несмотря на военные поражения, продолжала настаивать на соблюдении условий Лондонского соглашения 1915 г. Итальянское правительство руководствовалось сугубо империалистическим стремлением расширить свою территорию за счет южных областей Австро-Венгрии. Хотя в качестве идеологического обоснования вступления Италии в войну в 1915 г. использовалось намерение освободить из-под власти Габсбургов итальянское меньшинство в Трентино и Далмации, экспансионистские устремления Италии шли гораздо дальше этих областей (стоит отметить также, что в Далмации итальянцы составляли лишь 2% населения, в то время как подавляющее большинство жителей провинции были славянами).

Как бы то ни было, вплоть до весны 1918 г. ликвидация габсбургской монархии не входила в число приоритетных военно-политических целей Антанты. Перелом произошел после того, как получила неожиданное продолжение «афера Сикстуса». 2 апреля 1918 г. министр иностранных дел Австро-Венгрии О.Чернин выступил перед членами городского собрания Вены. Граф находился в каком-то странном, взвинченном состоянии, и, очевидно, только этим можно объяснить его в высшей степени странное и необдуманное заявление о том, что новый французский премьер Клемансо якобы зондировал у него, Чернина, почву относительно готовности дунайской монархии к мирным переговорам. (В действительности дела обстояли совершенно иначе — мирные инициативы исходили от Габсбургов. Если же Чернин имел в виду консультации между французским офицером графом Арманом и австрийским представителем графом Ревертерой в Швейцарии осенью 1917 г., то Арман поддерживал контакт с предыдущим премьер-министром Франции А.Рибо; Клемансо не имел отношения к этим переговорам.) Чернин «по согласованию с Берлином» провозгласил: «Я... готов [к переговорам] и не вижу со стороны Франции иного препятствия на пути к миру, кроме претензий на Эльзас и Лотарингию. Из Парижа я получил ответ, что подобный подход не дает возможности вести переговоры».

Клемансо, узнав о. заявлении Чернина, ответил коротко: «Граф Чернин лгал!» Однако австрийский министр упрямо настаивал на своей правоте, что вообще трудно объяснить иными причинами, кроме его болезненного самолюбия и нестабильной психики. Тогда 12 апреля по распоряжению Клемансо были обнародованы письма Карла I, адресованные принцу Сикстусу, но предназначавшиеся французским властям. В первом из них, как уже говорилось, претензии Франции на Эльзас и Лотарингию признавались справедливыми. Таким образом, граф Чернин грубо и совершенно необоснованно подставил под удар своего императора; поведение министра, несомненно, можно расценивать как «чудовищный гибрид политической решимости и дипломатического дилетантизма» (Кайзеры, 471). Даже если допустить, что графу не были известны все подробности первого письма Карла, он знал о самом существовании обоих посланий и потому должен был соблюдать максимум осторожности, затрагивая деликатную тему мирных переговоров с Францией. Увы, Чернин поступил совершенно иначе.

Карьера графа Чернина на этом закончилась, через несколько дней он вынужден был подать в отставку. Но необдуманные

действия министра спровоцировали острый политический кризис: в середине апреля в венских придворных кругах даже поговаривали о возможном отречении императора. «Афера Сикстуса» вызвала ярость среди австро-венгерских военных и других приверженцев союза с Германией. Генерал Крамон, немецкий военный атташе при венском дворе, отмечал в те дни: «Ужас и изумление здешнего офицерского корпуса не поддаются описанию... Население резко осуждает императорскую чету, растет число дел об оскорблении императорского величества. Люди рассержены в первую очередь на императрицу и пармский дом, который считают источником всего зла...» В Берлине ждали объяснений. Карл, находившийся на грани нервного срыва, отправил Вильгельму II телеграмму, в которой был вынужден лгать, утверждая, что его письма, опубликованные во Франции, — фальшивка. «Обвинения, выдвинутые против меня господином Клемансо, столь низки, что я не собираюсь более дискутировать с Францией по этому поводу, — писал «обиженный» Карл. — Моим ответом будут пушки моих батарей на Западе».