себе ни плакать, ни хоть как-то показать свою слабость и свое горе – знала, что той это будет только в удовольствие. Нет. Удовольствия им она не доставит! Обработала ушибы и синяки, приложила тампоны, пропитанные мазью, оставшейся на стенках склянки, которую Доктор потому и не забрал с собой, к разбитым губам. Арес тяжело дышал и порой морщился – ему становилось хуже. Кира видела и понимала симптомы; слава богу, она в самом деле знала яд. Ей хотелось успокоить Ареса, сказать ему что-нибудь ласковое, но при Госпоже она не хотела, да и не смела. Госпожа заговорила сама, после того, как понаблюдала за нею, все больше убеждаясь, что девушка не просто самоучка – она мастер.

– И что, Доктор в самом деле учил тебя?

– Нет. – Подумав, ответила Кира, не глядя на нее. – Просто он заставлял меня помогать ему. Делать самые простые вещи. И много говорил сам с собой, обсуждал зелья, ингредиенты, свойства, их взаимодействие. А я слушала. И порой делала в его отсутствие, тайком. И с каждым разом делала все лучше.

– А ты не пробовала… – Барр произнесла это без прежней жгучей ненависти, задумчиво, – колдовать?..

– Я не умею. – Помолчав еще дольше, призналась Кира. – Не представляю даже, как это. Но если бы представляла… попробовала бы.

– Ты не дура. – Нехотя признала Барр. – Если смогла научиться столь многому сама, просто слушая и наблюдая. Удивительно для обладательницы столь смазливой морды, но ты в самом деле не дура. Интересно… Эльфам магия смерти недоступна. А эльдар?.. Не усилит ли твоя эльфийская кровь человеческую магию?.. Над этим следует подумать… – Сообразив, что рассуждает вслух, как Доктор до нее, она запнулась, с подозрением глянула на девушку. Эта жалкая самка, это ничтожество смогло выжить здесь дольше всех других ничтожеств, в том числе и таких же эльдар. Выжить, сохранить ясность рассудка, волю и жажду жизни, которые Сады Мечты выпивали одними из первых. Почему? Как?.. Проклятый сын Лары выжил, теперь Барр это до конца поняла, во-первых, благодаря тому, что Лара, тварь, успела наложить на него какие-то эльфийские чары – потому победа над нею и далась Барр так легко. А во-вторых, ему как-то помогала Мириэль. Барр не понимала пока, как, но была абсолютно в этом уверена. У Мириэль было что-то, что связывало ее с поганцем, кровь, вещь, волосы, что угодно… И через это та держала с ним связь, недостаточную, чтобы найти его, но достаточную для поддержки. Но что спасает вот эту тварь?! Что, если…

На службе у Драйвера Клык и Ветер постепенно объехали практически все Южные Пустоши, и отлично знали все местные большие и малые – особенно малые, – деревеньки. Эти знания здорово помогали им теперь, не палясь, добывать пропитание и какие-никакие деньжата. Они еще не придумали, куда их потратят, хотя в целом какие-то туманные мысли насчет того, чтобы податься на Русский Север – эту мысль заронил в них Вепрь, – у них имелись. И деньги, которые удавалось добыть, они откладывали в общую кубышку. Деревеньки были нищие, и денег пока было прискорбно мало. Медь, медь, медь и редкие серебрушки, которые пока можно было сосчитать по пальцам одной руки. Нищие были деревеньки, чего уж там. Добычей их были обычно курица-другая, утка, редко, когда коза или козленок, и уж совсем редко – поросенок, но это уж был настоящий пир. Клэр, которую они забрали без особого восторга – больно девка мелкая, ни сисек, ни жопы, но с рожи красивая, не отнимешь, – они использовали по полной, но считали, что она по гроб жизни им должна быть благодарна, так как почти ее не били, щедро кормили и не требовали от нее соблюдения жесточайших правил Садов Мечты. Клык, как самый мягкосердечный, даже добыл ей крестьянскую одежду, которая худенькой девушке была великовата, но все лучше бесформенной серой рубахи, в которой они ее забрали! Девушка продолжала оставаться безучастной к происходящему, но здоровая натура полукровки постепенно брала в ней верх. Никто из них понятия об этом не имел, а жили они теперь в той самой башне близ сгоревшей деревни Гремячее, где прежде жили Моисей и Тильда, а потом приходил в себя и привыкал к свободе Гэбриэл. Для Клэр, как и для него, первым вестником счастливой перемены в ее судьбе стал клен, на пронизанные солнцем листья которого она порой любовалась украдкой, когда была уверена, что этого никто не видит. Волкодав и Клык с Ветром, конечно, не стали бы наказывать ее за это или запрещать, хотя за ее перемещениями они бдительно следили – не дай, бог, сбежит, дура, с нее станется! – но им и в голову не приходило ей как-то помочь или хотя бы с нею поговорить. Привыкнув к ее безответности и замкнутости, они обращались с нею, как с собакой, с помощью привычных команд и коротких фраз, типа, «На, Чуха, жри!». Но даже просто отсутствие гнетущего давления Садов Мечты, постоянного страха и жестокой ломки, действовали на девочку освежающе. Она постепенно, робко, осторожно, скрытно, но приходила в себя и оживала. Как сломанное, смятое, с оборванными листьями, растение постепенно оживает, выпрямляется и даже дает новые побеги, так эта девочка, почти ребенок, упрямо цепляющаяся за жизнь даже в беспросветном кошмаре, теперь оживала и начинала вновь тайком радоваться всему хорошему, что вернулось к ней: свежему воздуху, запахам цветов и зелени, вкусной еде, красоте мира. И отношение к ней трех ее теперешних хозяев девочку не возмущало и не угнетало, как и то, что ей приходилось делать для них троих и от них терпеть: Клэр привыкла к этому, Сады Мечты превратили это в норму, в ее естественное состояние. В их маленьком хозяйстве постепенно появились куры, две козы, собаки, и даже украденный Ветром в Крыжах злющий серый гусак, которого они пожалели резать: больно он был боевой и отважный. Они звали его Господин Клюв, кормили подачками со своего стола и часто развлекались тем, что пытались натравить на него своего щенка. Гусак одерживал победу на два-три движения, и бедолага-щенок покидал поле боя с позорным визгом, под радостный хохот полукровок. Клэр полюбила эти их развлечения, которые наблюдала так же украдкой, не помышляя даже поучаствовать – хотя, повторюсь, они не препятствовали бы ей и не запрещали это. Полюбила она и животных, с удовольствием ухаживала за ними, кормила и чистила. В ее жизни тоже, как ни смотри, наступила светлая полоса.

Мария вспоминала своих несчастных подружек не то, что часто –