– Вы напоминаете мне покойного кардинала. Так кто, где и когда меня убивал на сей раз или это удовольствие еще только предстоит?

– То есть вы утверждаете, что ничего не знаете?

– Вовсе нет. Слова «я знаю только то, что ничего не знаю» принадлежат какому-то древнему бедняге. Я о себе несколько лучшего мнения… Хорошо-хорошо, граф, я вовсе не хочу, чтоб вас сразил удар. О покушении на мою столь многих удручающую персону мне ничего не известно. Если угодно, могу произнести любую из известных мне клятв.

– В таком случае вам будет небезынтересно узнать, что цветы, которые вы во время мистерии должны были преподнести принцессе Елене, были отравлены. Если бы не ваш трюк с лилиями, мы бы с вами сейчас не разговаривали, а у Фомы осталась бы всего одна дочь.

– И как же стало известно об этом кошмаре?

– Служанку, которой Елена отдала ненужную корзинку, нашли мертвой. Налицо все признаки отравления. Фома вне себя от того, что не знает, кого казнить, и надеется узнать у вас.

– Я бы посоветовал ему бросить монетку. Дракон – Гайифа, решка – родственники.

– Рокэ, во имя Создателя, почему вы заменили лилии?

– Вы будете смеяться, – зевнул Алва, – но я терпеть не могу поддельных цветов. Тем более надушенных. Нет, от каких все же мелочей зависит успех отравителя… Вам налить?

– Наливайте! Хуже не будет.

– Разумеется. Будет лучше. Граф, мне нужна ваша помощь.

– Неужели?

– Отсутствие писем из Талига становится удручающим. Я не имею в виду официальные рескрипты, их более чем достаточно.

– Вы хотите послать кого-то в Талиг? К кому? К графу Савиньяку?

– Я хочу, чтобы вы написали на меня донос. Если, разумеется, вы этого до сих пор не сделали.

«Le Cinq des Êpêes & Le Chevalier des Êpêes & Le Sept des Deniers»[97]

1

Мокрые черные стволы, поредевшая рыжая листва, каштановая кожура на траве. Хорошо, что сегодня нет дождя. Робер Эпинэ с надеждой глянул на небо – оно было высоким, синим и почти чистым, только над самой головой серебрились перистые облака. Ночью снова будет заморозок, и это прекрасно. Что может быть лучше конной атаки по примороженной, звенящей земле?! Теньент королевской армии Робер Эпинэ узнал это в Северной Придде девять лет назад.

Отгоняя непрошеные воспоминания, Иноходец хмыкнул и послал Дракко вперед. О чем думал Рамиро Алва, открывая ворота Кабитэлы? Скорее всего, ни о чем, вернее – о том, как исполнить то, на что решился.

Над головой что-то возмущенно застрекотало. Сорока! Матильда их терпеть не может и правильно делает… Сорока – не птица, сплетник – не человек.

– Монсеньор! – любопытно, капитан когда-нибудь спит или отложил отдых на «после победы»?

– Что-то случилось?

– Вы опять уехали один!

– Мне надо было подумать, – и не хотелось никого видеть, но командующий повстанческой армией обречен таскать за собой исполненный отваги хвост.

– Каковы будут приказания?

– Проедемся до Эр-Огюст. Хочу глянуть на лагерь Манрика.

– Я в вашем распоряжении.

– А что с Дюварри? Сегодня его день.

– О, ничего особенного, – сдержанно произнес Никола.

– А «не особенного»?

– Леон Дюварри проиграл пари и был вынужден раздеться ниже пояса и сесть в муравейник. Теперь он не может ездить верхом.

Леворукий и все кошки его, ну и олух! В бою от таких больше хлопот, чем проку. А таких – большинство! Рассчитывать можно на тысячу человек, от силы – на две. Остальные не умеют ни воевать, ни хотя бы подчиняться. Казароны, как есть казароны! Шуму много, а толку…

– Что за пари? – холодно поинтересовался Робер, заворачивая коня.

– Дюварри побился об заклад, что из восьми пистолетов подстрелит восемь сорок, но подстрелил только одну.

– Пусть утешается тем, что я знаю лишь одного человека, которому такое под силу. И это не я. «Пушки» готовы?

– Да, монсеньор. Издали ни за что не догадаешься.

– Будем надеяться.

Может, новоявленный маркиз Эр-При и проглотит наживку. Если не удосужится проследить, откуда у повстанцев взялась тяжелая артиллерия. Разрубленный Змей, поверили же кагеты, что под набросанными ветками скрываются волчьи ямы, не подумав, что у Алвы не было времени их копать.

К сожалению, Робер о Леонарде Манрике знал мало. В больших войнах тот не участвовал, по крайней мере в качестве военачальника, но это ничего не значило – Робер тоже армиями не командовал, так что здесь они были равны.

Эпинэ пытался расспрашивать Штанцлера. Эру Августу можно было верить, потому что тот, в свою очередь, верил Роберу. Бывший кансилльер не сомневался, что в случае проигрыша его прикончат, а ему совершенно не хотелось в Закат. Другое дело, что Штанцлер много знал о Манриках-интриганах и ничего о войне. Тем не менее Иноходец пришел к выводу, что его противник предпочитает учиться на чужих ошибках, обстоятелен, осторожен, но ни в коем случае не труслив и не глуп. Вот Сабве, тот попер бы на рожон. Что до Симона Марана, то он был темной лошадкой. Штанцлер по крайней мере о нем ничего не слышал, но хапнуть освободившийся титул нужно суметь. Неужели все сыновья Альбина погибли? Или их просто не стали искать?

– Смотрите! – с гордостью произнес Никола, указывая на поставленные на скороспелые лафеты бревна.

А что? Издали и впрямь выглядит неплохо! Леонард склонен преувеличивать силы противника, если повезет, он не полезет в «укрепленную рощу». Рощица по меркам Борна или Алати была хиленькой, но здесь ее гордо величали лесом Святой Мартины. Лучшей позиции в здешних местах не найти, по крайней мере лучшей для того, что он задумал.

– Никола, ночью мы устроим налет на вражеский лагерь.

– Налет? – Карваль казался обескураженным. – Но разумно ли это?

– Разумно. Если Манрика напугать, он будет действовать аккуратно. Особенно если примет толпу с деревяшками за приличную армию. Утром перед боем мы пустим в глубокий обход еще один отряд. К вечеру Манрик убедится, что мы намертво засели в роще, и успокоится. Вот тогда-то обходной отряд и устроит у него в тылу суматоху, а мы контратакуем.

– Монсеньор, – от избытка чувств Никола заерзал в седле так, словно это он на спор сел в муравейнике, – монсеньор, ваш план достоин Шарля Эпинэ!

Скорее Рамиро-Предателя, но он не даст превратить тех, кого поманили призраком свободы, в пушечное мясо. За красивыми словами слишком часто стоит некрасивая смерть.

– Не следует праздновать заранее.