Леворукий и все кошки его! Лилии! Лилии в конце осени…

– Откуда?! Как вам удалось?

– Гоганы как-то умеют договариваться с цветами, – пожал плечами Алва, – и они по-прежнему корыстны – не лилии, гоганы. Фома еще жив?

– Да. О том, что все пошло не так, знают только Шантэри и Елена.

– Тогда она тем более заслужила цветы. Кстати, примите мою благодарность. Вы второй раз кряду соглашаетесь меня заменить.

– А вы мне не даете, – засмеялся Валме, – хотя, не скрою, ваше исчезновение в Нохе меня огорчало несколько больше. Закатные твари, вы же еще не одеты?!

– Виконт, – в голосе Алвы послышалось страдание, – неужели вы полагаете, что я облачусь в этот, гм, туалет… Глядя на него, понимаешь, что родина мистерий – Паона. Вам бы тоже не помешало вернуться в свое обычное состояние, если вы, разумеется, не желаете вкусить любви по-имперски… Этот костюм располагает…

– Рокэ!

– Тсс, начинают!..

Невидимый оркестр заиграл что-то веселое и быстрое. Марсель с наслаждением стянул с головы шлем и парик и занялся сандалиями. И как только древние в них ходили?! К счастью, выпутаться из проклятого костюма оказалось куда проще, чем в него влезть. Валме с наслажденьем воссоединился со своими штанами и камзолом и едва не упал при виде стоящего посреди раздевальни Черного Гостя. Словно сошедший с древних фресок эорий в короткой тунике и отнюдь не выглядевших глупо сандалиях рассеянно застегивал пояс со странного вида мечом.

– Закатные твари, – ахнул Валме, – нельзя же так…

– Можно, – Алва покончил с вороненой пряжкой и поднес к лицу лилию. – Запомните, виконт, отвратительней поддельных цветов может быть лишь поддельное оружие.

– Сударь, вам пора, – ворвавшийся танцмейстер узрел черную фигуру и прилип к полу.

– Если пора, идемте, – Алва и не подумал повысить голос, но несчастный балерун сделал какое-то дикое па и выскочил в коридор. Рокэ подхватил свои лилии и вышел следом, в рукояти меча зло блеснул лиловый камень. Ошалевший Валме огляделся в поисках выпивки, не нашел, ухватил сунувшего в комнату нос слугу и потребовал провести его в ложу Шантэри. Дядюшка неодобрительно покосился, но промолчал. Он был слишком хорошо воспитан, чтобы выражать свое возмущение во время действа, и слишком счастлив появлению Ворона. Марсель тихонько опустился на скамью и глянул в залитый золотистым светом зал – в Священной Роще готовились к празднику…

2

Можно подумать, если не спать три ночи кряду, что-то изменится. Манрики расточатся серным дымом, Сэ превратится в бурную реку и унесет королевскую армию, из Рассветных Врат выйдет Создатель и отделит правых от виноватых…

Робер поднялся, разминая затекшую спину, несколько раз прошелся из угла в угол, в тысячный раз постоял у портрета маршала Рене, потом у окна. Сел за стол, нарисовал на листе бумаги барса. Барс вышел грустным, чтобы не сказать жалким. Робер добавил несколько пятен, стало еще хуже. В приемной раздался какой-то шум, Эпинэ торопливо накрыл рисунок картой – и вовремя.

– Монсеньор, – лицо Леона Дюварри было в красных пятнах, глаза горели, – член ратуши Шакрэ… С ультиматумом.

– Ублюдки не осмелились прислать парламентера, – пояснил вошедший следом Карваль. В отличие от теньента, капитан был бледен. – Они отправили пленника, оставив в заложниках его семью.

Пленник!.. В центре собственной страны.

– Давайте его сюда.

– Монсеньор! – возгласил Дюварри. – Мэтр Орас Гукэ.

Мэтр Гукэ был толстым, круглолицым и насмерть перепуганным. Казалось, он даже пах страхом. Робер повернулся к приплясывавшему от нетерпения порученцу.

– Дайте ему касеры.

Гукэ выпил, вряд ли соображая, что именно пьет. Бледное полное лицо походило на невыдержанный сыр.

– Рассказывайте.

Толстяк открыл рот, снова закрыл и вдруг плюхнулся на колени. Робера передернуло от брезгливой жалости.

– Встаньте!

Стоящий на коленях человек затряс головой, словно глиняный болванчик.

– Мэтр Гукэ, – Эпинэ старался говорить так, как говорил с загнанными или перепуганными лошадьми, – что случилось? Я вас слушаю.

– Письмо, – забормотал тот, – вам… Вам письмо… Я привез… Иначе повесят Клару… И детей… У нас шестеро, – глаза Гукэ стали белыми, – шестеро. Вы слышите?! Их повесят, если вы не одумаетесь! Мою семью повесят! Из-за вас! Вы должны сдаться!..

– Как ты смеешь! – рявкнул Никола. – Трус!

– Замолчите, капитан! – прикрикнул Робер. – Давайте письмо и уходите.

– Вы! Вы не можете!.. Вы должны!

– Уведите его и проследите, чтоб без глупостей. К вам это тоже относится.

Легко сказать «без глупостей», а попробуй без них обойтись в этом подлейшем из миров. Робер взял запечатанный конверт, не коснувшись трясущейся пухлой руки.

На печати белого воска рыцарь поражал дракона. А он, вопреки здравому смыслу, надеялся на оленя. Что же с Савиньяком?

– Никола, я должен подумать, а вы… Полагаю, вы знаете, что следует делать.

– Разумеется, монсеньор. Я отдам все необходимые распоряжения.

Капитан Карваль – замечательный офицер, но читать ультиматумы лучше без свидетелей, хотя Эгмонт вскрыл письмо Ворона при всех. Почему? Не желал иметь тайн от соратников или боялся самого себя? Лично он боится. Повелитель Молний со злостью сорвал печать.

«Робер, незаконно именующий себя герцогом Эпинэ! – начало было многообещающим. – Твои преступления превысили чашу нашего терпения! Повелеваем тебе незамедлительно сложить оружие и предать себя и своих сообщников в руки наших верных слуг: маршала Талига маркиза Леонарда Эр-При, маркиза Фернана Сабве и графа Симона Марана.

На размышление тебе, по великой нашей милости и в память твоих предков, оказавших Талигу ряд важных услуг, даем четыре дня, по истечении которых все не сложившие оружие будут объявлены государственными изменниками, подлежащими смертной казни на месте.

Фердинанд, милостью Создателя король Талига» .

Леонард Манрик – маркиз Эр-При… Фердинанд отдает титул Повелителя Молний «навозникам»? На такое не решился даже Франциск. Понятно одно – истинные хозяева Талига Колиньяры и Манрики. И, во имя Леворукого, кто такой Симон Маран?!

Повелитель Молний отбросил высочайший рескрипт, из которого явствовало одно: переговоров не будет. Временщики ошалели так же, как и повстанцы. Не сражаться невозможно, сражаться – тем более. Отступать некуда. Сложить оружие не позволят свои же. Сдаться в одиночку? Он уже однажды попробовал.

Если бывают безвыходные положения, вот вам одно из них. А из безвыходных положений находят выход только великие или сумасшедшие. Робер потряс головой – глаза болели, словно в них насыпали перца. Иноходец зло усмехнулся, прижал к глазницам ладони, немного задержал, провел по бровям к вискам. Стало легче, хоть и ненамного. Так, один секрет Ворона он разгадал, разгадать бы еще парочку…