— Ничего хорошего в этом не было. Так играть не подобает, — сказал помощник. — Она делала серьезную музыку фривольной. Это не… comme il faut[9].

— Вы не могли бы нам показать, как она играла? — спросил Чарльз.

— Нет, — отрезал помощник. — Не мог бы.

Хозяин мастерской распрямил спину. Она хрустнула так громко, словно выстрелили из револьвера, и Софи поморщилась.

— А я покажу, — сказал он.

Мистер Лилль оторопел.

— Месье! А как же рекомендации врача?

— Это для девочки. — Он вытащил виолончель из футляра. — Слушайте.

Сначала он заиграл медленно. Софи поежилась. Ей никогда не нравился реквием. Затем старик прикусил язык и ускорил темп. Музыка зазвучала быстрее, превратилась в марш, а потом и вовсе понеслась вперед, зазвучав одновременно беззаботно и печально. Софи хотелось хлопать ей в такт, но ухватить ритм было непросто. Эта музыка скакала и прыгала.

— Это прямо как ливень, — шепнула Софи Чарльзу. — Такую музыку сыграл бы ливень.

— Да, — согласился Чарльз.

Хозяин мастерской, услышав это, воскликнул, не переставая играть:

— Именно так, chérie[10]! Именно так!

Скоро — слишком скоро для Софи — он отложил смычок.

— Вот, — сказал он. — Она играла примерно так. Но, пожалуй, еще быстрее.

— Но она играла не так элегантно, как месье Эстуаль. Она слишком спешила. Она была молода и безрассудна и слишком ценила скорость.

Чарльз изогнул бровь. Бывает, брови говорят о многом, и мистер Лилль сразу поник.

— Признаю, — сказал он, — я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь другой играл столь же быстро.

— Вивьен, — прошептала Софи. — Ее звали Вивьен.

— Да, Вивьен, — подтвердил месье Эстуаль. — Теперь я хорошо ее вспомнил. Она была невероятна. Mon Dieu[11], какая скорость! Я и не думал, что такое возможно.

— Но играть так было неправильно, — заметил его помощник. — На меня она впечатления не произвела.

— Зато произвела на меня, — признался месье Эстуаль. — И какое! А меня впечатлить не так-то просто.

Благодарить хозяев и прощаться с ними пришлось Чарльзу. Софи говорить не могла. Ей нужно было сохранить эту музыку в памяти. У Софи в голове был особый уголок — спереди и слева, — где она хранила музыку. Теперь она поместила туда и эту мелодию.

Теперь у них было имя, и это все меняло. На следующий день Чарльз записался на прием в полицейский архив, заполнив бланк аккуратными печатными буквами.

— Nom du disparu, — сказал он. — «Имя пропавшего». Вивьен Верт.

Тут он помедлил.

— В следующей графе нужно указать имя заявителя.

— То есть наше? Что мы напишем? — спросила Софи. — Обманем их? Мы ведь не будем называть свои настоящие имена?

— Конечно, нет. Но даже так это довольно сложно, — ответил Чарльз. — Строго говоря, дорогая моя, мы с тобой в бегах. На самом деле, как мне кажется, тебе лучше остаться в гостинице.

— Разве мы не можем просто назвать фальшивые имена?

— Можем, конечно. Но из Лондона, скорее всего, уже разослали телеграммы во все окрестные порты. Там будет наше описание.

— Но ты сказал, что у нас в запасе несколько дней.

— Я сказал, что надеюсь на это. И все же я бы предпочел, чтобы ты осталась дома.

— Почему я, а не ты?

— Я ничем не примечателен, дорогая моя. А тебя забыть очень сложно. Боюсь, что ты — уж прости меня за эти слова — просто поразительно поддаешься описанию. Это всё твои волосы.

Софи задумалась. При одной мысли о том, что придется ждать Чарльза в своем номере на чердаке, ей стало нехорошо.

— Нет. Я тоже должна пойти.

— Уверена?

— Я буду молчать. Но пойду с тобой.

Чарльз колебался.

— У тебя есть юбка?

— Да. У меня есть платье.

— А шляпка? Чтобы спрятать волосы?

— Да. Мне ее мисс Элиот дала. Но я в ней похожа на пуделя.

— Замечательно. В полицейском описании о пуделе точно не скажут. Надень ее.

* * *

На следующее утро Софи проснулась рано. Она быстро оделась — точнее, попыталась. Дышать тем утром было сложно. Казалось, в груди скопилось слишком много надежд, чтобы вместить туда еще и воздух.

Полицейское управление находилось в большом здании. Чересчур большом, подумала Софи, и чересчур холодном. Но в приемной их приветствовала миловидная девушка, и Чарльз протянул ей коробочку мятных леденцов, пока они с Софи ждали своей очереди. Девушка удивилась, но потом улыбнулась и взяла три леденца. Софи от леденцов отказалась — глотать и так было трудно. Чарльз поболтал с девушкой по-французски, и они рассмеялись. Эхо слишком громко отдалось в отделанной мрамором приемной. Софи это не понравилось. Со всех сторон на них смотрели люди. Отступив на несколько шагов, Софи притворилась, что читает французские объявления на стенах.

Девушка-секретарь взглянула на нее, затем потянула Чарльза за лацкан, а когда он вежливо склонил голову, шепнула ему что-то на ухо. Посмотрев на Софи, она снова рассмеялась. Софи нахмурилась, не находя себе места. Когда эхо смеха почти стихло, в приемную вышел клерк, при виде которого девушка тут же потупилась и принялась перебирать какие-то бумаги.

— Пойдемте скорее, — сказал он по-английски без намека на какой-либо акцент. — У меня всего десять минут. А тебе, Бриджит, не пристало хохотать на работе.

Всякий раз, прежде чем сказать хоть слово, клерк облизывал себе зубы. Прямо как жаба, подумала Софи, они всегда так делают, перед тем как схватить очередную муху. Софи старалась не выдавать своего волнения. Над верхней губой у нее проступили капельки пота. Спрятавшись за Чарльзом, она быстро слизнула их.

Пол был выложен мрамором, поэтому каблучки Софи громко цокали при каждом ее шаге, пока они шли по коридору вслед за клерком. Софи попыталась идти на цыпочках, но в результате отстала от своих спутников на целую половину коридора. Обернувшись, клерк разочарованно вздохнул.

— Простите! — вспыхнула Софи. — Я не специально! Просто… эти туфли совсем новые.

Чарльз тоже обернулся, подошел к Софи и взял ее за руку.

— Не извиняйся, — сказал он. — Туфли у тебя замечательные. В таких хоть чечетку отбивай.